Отвоёванная весна

Конечно, самовольный уход группы партизан из отрядов был серьезным нарушением дисциплины. Мало того, без согласия командования они сожгли деревню, привели в соединение семьи. Я внимательно смотрю на партизан, ожидающих решения, а сам думаю о детях, женщинах, стариках, которых только что видел. Ни одного хмурого лица. А ведь совсем недавно они своими руками сожгли дома, сожгли все добро, нажитое долгим упорным трудом. Сами себя лишили всего, только бы враг не явился в родную деревню. И к нам пришли не с пустыми руками: привели последнюю животину, с улыбкой предлагают своих буренок для партизанского котла... А у самих малые дети...

Какой мерой можно измерить глубину этого щедрого душевного порыва?

Я с трудом заставил себя сказать несколько нравоучительных фраз о дисциплине. Напомнил, что армейский устав живет в наших сердцах. Строго предупредил, что будем беспощадно наказывать нарушителей. Я говорил, а провинившиеся согласно кивали головой.

- И смотрите, чтобы подобное было первым и единственным случаем, - сказал я, отпуская партизан.

Люди облегченно вздохнули, громко заговорили, но ни один человек не тронулся с места. Мне понятно было их состояние в тот момент: ведь я ничего не сказал о семьях.

- О близких мы позаботимся. Направим пока в хозяйственную часть. Пусть помогут собирать овощи на распаханных полянах...

Землянка моментально опустела. Остались только Бородачев, я и Налепка. Нас было трое и... тишина. Никто не спешил начать разговор. Казалось, что здесь еще звучат взволнованные слова, еще обсуждается «проступок», который при других обстоятельствах следовало бы считать подвигом.

- Да... Трудно быть в наших условиях начальником штаба, - заговорил наконец Бородачев. - Вот призываешь людей к порядку... Ушли самовольно, - значит, допустили серьезное нарушение... Это - с одной стороны. А с другой? На такое дело поднялись, что каждому из них по справедливости не мешало бы объявить благодарность...

- Надо говорить «браво» тем людям, товарищ начальник штаба, - взволнованно сказал Налепка. - Я много читал книг и добре знаю, как было раньше, при царе. Брат шел на брата, если у них забирали корову, лошадь, дом... А теперь говорят: лучше все пожечь, чем отдавать врагу!.. Я хочу, чтобы и наш народ имел власть, в которую так же верил бы... А мой комиссар этого не уразумел, - неожиданно закончил Налепка.

- Я не совсем понимаю вас, Ян. Начали за здравие, а кончили за упокой?

- А тут и понимать нечего, Александр Николаевич, - откликнулся Бородачев. - Товарищ капитан тоже отколол номер: самовольно отстранил от должности своего комиссара, поручика Катина. И это перед выходом отряда в рейд!

- То я его и поспешил снять, бо идем в рейд! Мне нужен боевой комиссар, а этот не может с народом разговаривать. Как это сказать? Классового сознания еще не хватает. Товарищ начальник штаба подполковник Бородачев говорит, что на такое дело надо писать приказ по соединению... Пусть будет приказ. Но дайте мне советского комиссара!

- А как посмотрят на это ваши партизаны?

- Я уже заявил им, что буду просить командование дать советского комиссара. Солдаты остались тому рады и теперь ждут...

«Ну вот, - подумал я, - еще задача. Как быть? Правильно ли будет назначать на должность комиссара в чехословацкий отряд нашего советского человека?»

И, словно догадавшись о моих сомнениях, Налепка заговорил снова:

- Не думайте, товарищ генерал, что словаки того не поймут. Они верят советским людям, потому и пришли к вам...

- Богатырь об этом знает?

- Нет. Я только пришел до вашего начальника штаба.

- Захар Антонович собирает документы. Он ведь сегодня летит в Москву, - напомнил Бородачев.

- Ладно, пойдем к Богатырю.

...Захара Антоновича мы застали в политчасти. Он сидел над кипой документов, газет, листовок.

- Готовишься? - не без зависти спросил я.

- Есть такое дело! - радостно отозвался Богатырь.

- Ну так отвлекись на минутку, - И я коротко объяснил суть дела.

- А как же рейд? - озабоченно спросил Богатырь.

- В рейд пойдет с нами советский комиссар, - как о чем-то уже решенном твердо заявил Налепка.

- Для нас это новость. Разве он назначен?

- Нет, я и пришел про то просить.

- Ну раз так случилось, - уверенно заговорил Богатырь, - я думаю, для этого вполне подойдет Леонид Каллистратович Федоров. Он член партии с солидным стажем, горняк, до войны работал председателем Криворожского горисполкома. Простой, обходительный, но принципиальный человек.

- Тут бы надо еще и дипломатические способности иметь, - добавил Бородачев, - Как-никак иностранная воинская часть...

- Между словацкими и советскими партизанами нет дипломатии, - возразил Налепка. - Есть одна честная правда. Нам нужен такой человек, как сказал комиссар. Мы просим назначить товарища Федорова!

Приказываю вызвать Федорова. Когда он пришел, мы рассказали ему обо всем и спросили, согласен ли он занять нужную должность. Леонид Каллистратович некоторое время молчал, раздумывая. Потом не спеша сказал: