Отвоёванная весна

Мы бросаемся вслед за ним - и в прибрежных кустах уже горячая радостная беседа, крепкие рукопожатия, короткие суматошные вопросы и такие же короткие, ничего не объясняющие ответы.

Мелькает мысль: не слишком ли поспешны эти рукопожатия и восторги? Но наши новые знакомые уже показывают свои удостоверения и партийные билеты. Ларионов даже успел обнаружить своего земляка из Цивильска...

Постепенно картина проясняется. Оказывается, судьба свела нас с такими же, как мы, армейцами. Только шли они не от Киева, а от Черкасс. Шли много суток, голодали, мерзли, колесили по разбитым войной дорогам и добрались наконец до Брянского леса, где, по их сведениям, был фронт. Вел их Игнат Лаврентьевич Бородавко - военный юрист, работавший до войны народным судьей, бывший партизан гражданской войны и член партии с 1918 года. Его правая рука - политрук Захар Антонович Богатырь, недавний председатель райисполкома Львовской области. С ними лейтенант танкист Иван Федоров. Остальные - сержанты и солдаты пехотной части...

- Нияк не розумию, куда вы идете? - спрашивает, наконец, Рева.

- К фронту, - отвечает Бородавко. - На соединение с армией.

Рева не успевает ответить, как в разговор горячо вмешивается Пашкович. Он доказывает, что фронт далеко, что пробиться к фронту трудно, что это может привести к напрасной потере времени - словом, приводит те же доводы, которыми не так давно мы убеждали его самого.

Вначале наши новые знакомые твердо стоят на своем: «Идем к фронту». Но когда Пашкович и Рева начинают рассказывать о наших связях, об операции на большаке, и Рева к тому же порядком приукрашивает, - настроение в группе новых товарищей постепенно меняется.

Вижу, Богатырь уже убеждает своих друзей остаться с нами. Лейтенант Федоров горячо поддерживает его. Только Бородавко занимает пока неопределенную позицию. Однако по его отдельным репликам, по вопросам, которые он задает Пашковичу, мне становится ясно, что еще немного, и он останется с нами.

Какая удачная встреча! Какой костяк для будущего отряда! Восемь армейцев, крепко понюхавших пороху на фронте, прошедших сотни километров по тылам врага, сохранивших форму, оружие, а главное, твердое желание воевать, - ведь это же такое пополнение, о каком мы мечтать не смели... В группе Бородавко трое коммунистов. Вместе с ними у нас будет шесть членов партии. Мы сможем наконец иметь свою партийную организацию, которая сцементирует весь отряд... Нет, их надо во что бы то пи стало оставить в лесу, надо уговорить объединиться с нами.

- Ну як же? - торопит с ответом нетерпеливый Рева.

- Мне кажется, друзья, - говорю я, - не резон такой важный вопрос решать наспех. Предлагаю пойти в Ляхов и там, в теплой хате, не спеша обо всем договориться.

Бородавко соглашается... Значит, отложить операцию? Нет, незачем откладывать. Вчерашняя разведка показала, что железнодорожная ветка охраняется всего лишь небольшим патрулем, около паровоза ночует старик сторож.... Я посылаю Стрельца, Чапова, Ларионова и Абдурахманова на ветку, и мы трогаемся в путь.

Иду рядом с Бородавко. Он еще и. еще раз расспрашивает о Брянском лесе, о его людях, о наших операциях...

- Пожалуй, ты прав, комиссар, - наконец, задумчиво говорит он. - Разумнее остаться, организовать единый отряд с единым командованием...

Словно гора падает с плеч...

Остается решить, кто станет командиром отряда, кто будет комиссаром?

Бородавко провел свою группу сотни километров. Он старый член партии, партизан гражданской войны. Кому же, как не ему, быть командиром отряда? Я же до войны работал комиссаром, знаю эту работу, люблю ее...

Откровенно, ничего не утаивая, говорю об этом Игнату Лаврентьевичу. Он согласен.

- Только на первых порах ты помоги мне, комиссар, - говорит Бородавко. - Я ведь новичок в Брянском лесу.

- Конечно, Лаврентьич...

В Ляхове мы застаем нечто невообразимое: вместе с хозяином наши новые молодые товарищи - Васька Волчков и братья Скворцовы своеобразно осваивают базу.

Ленька и Анатолька, еще недавно так старательно, так мастерски прятавшие свой приемник в Бошаровском, теперь открыто натягивают антенну между двух сосен. Никита, очевидно, подготовляя место для заземления, настойчиво долбит ломом мерзлую глину. Жена его льет в яму кипяток из чайника, брызги из-под лома летят во все стороны, но Никита в упоении не замечает, что одежда и лицо его в грязных шлепках. Форточка в доме открыта, из нее валят клубы белого пара и несется голос Васьки Волчкова. Он поет с увлечением под аккомпанемент гитары:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой...

- Что за табор? - возмущаюсь я. - Неужели нельзя обойтись без этих проволочных красот и сделать заземление под полом?

Смущенный Ленька не успевает ответить - раздается громкий голос Волчкова:

- Работай, Скворцов, работай! Не задерживай! Пора с Москвой нашему ковчегу говорить.

И снова надрывается гитара:

Выходила, песню заводила