Отвоёванная весна

- Ты что, словно клушка, с насеста слететь боишься? - сурово обращается к ней отец.

- Да вот эти сводки не знаю куда девать, - и она показывает на тетрадь.

- Давай сюда и марш маршем!

Когда за Настей с грохотом захлопывается дверь, хозяин протягивает мне листки бумаги, исписанные мелким почерком.

- Это я ей задание дал, командир... Тут одна женщина приходила из Суземки за продуктами и оставила мне сводку. Сказала - Суземский райком прислал и просил передать: не одному Струкову положено знать, что на фронте делается, - другие тоже по правде голодают. Вот я и приказал Насте переписать для добрых людей.

- Значит, Суземский райком действует?

- А ты что же думал, командир: фашисты пожаловали - и все нарушилось? - сурово выговаривает мне Струков. - Нет, милый человек, наша партия, как дуб, корнями в нашу землю вросла. Буря может ветку сломать, а дуб веки вечные простоит.

- Вы член партии, хозяин? - спрашивает Ларионов.

- Нет, беспартийный я. Но заруби себе на носу: нашу партию люблю, верю ей и за нее готов в огонь и в воду. Понял?

Проглядываю сводку. Она датирована, не помню, то ли двадцать пятым, то ли двадцать четвертым октября.

- Староваты новости, Егор Емельянович.

- Лучше старая правда, командир, чем молодая кривда. Суди сам. Они на всех перекрестках трубят, - дескать, Москва взята, наша армия разбита. А люди прочтут и поймут: брехня у них одна... Нет, ты не говори: правда - старая или молодая - всегда правда и большой резон имеет.

Струков подходит к окну и чутко прислушивается. Тихо в селе. Только слышно, как рубит сечку хозяйка, вполголоса разговаривая со своей Зорькой.

Хозяин снова подсаживается ко мне и неожиданно начинает говорить о том самом большаке и о том самом фашистском взводе, из-за которого мы пришли сюда.

- Как едут! - возмущается старик. - Сидят на подводе и ногами болтают. Ну прямо, бабы на базар собрались. Никакого охранения!.. Вот вам и дело, сынки: разгромите этот взвод... Да что там говорить - завтра утром веду вас, и все.

Сказать Струкову, что мы именно за этим и явились к нему? Нет, уж лучше пусть считает, что это его план.

- Не то говорите, папаша, - замечает Ларионов. - Как же можно без разведки выходить? Не по-военному это...

- Не учи воевать - молод еще, - вспыхивает старик. - Скажи прямо: трусишь? Ну, так давай свои гранаты - сам пойду. Мне недосуг ждать - годы не те, чтобы на завтра откладывать. А фашистов я и сам уложу.

- Погодите, Егор Емельянович, - успокаиваю Струкова. - Давайте по-серьезному. Куда собираетесь вести нас? Просто вот так, на большак, куда глаза глядят?

- Не позорь меня, командир, - обижается старик. - Я ведь тоже кое-что в военном деле смыслю... Разведка давно без тебя проведена. Вам такое место приготовлено, что гитлеряки сами в руки войдут, как караси в мережу. Слушай... Наша армия, уходя, перекопала большак глубоким рвом и по одну сторону рва навалила завал из деревьев. Я вас в эти ветки спрячу, а когда фашисты пойдут, вы их всех залпом - и к ногтю... Толково придумано, командир?..

Раздается удар «балды». За ним второй, третий - тотчас же приходит в действие вся сложная струковская система наблюдения.

Гневается старушка во дворе:

- Куда, непутевая? Да что ты, Зорька, очумела? Ступай сюда. Добром говорю - сюда.

Вбегает колобок:

- По улице двое военных идут.

Влетает в избу запыхавшийся последыш:

- По сторонам глядят: то ли боятся, то ли ищут кого-то.

Струков быстро выходит, бросая на ходу:

- Ждите. Без шевелений.

Через минуту становится ясно: пришли Пашкович и Рева. Они ходили к Скворцову и Волчкову, чтобы направить их в Ляхов...

На следующий день идем смотреть большак. Надо отдать справедливость Струкову - он выбрал удобное место для засады. Наши отступающие части оставили на большаке завал: у противотанкового рва поперек дороги лежат густые многолетние ели. От завала в сторону Денисовки большак просматривается километра на три. По обеим сторонам раскинулось болото. В обход завала идет узкая дорога, проложенная в кустах...

Утром седьмого ноября еще до рассвета выходим на большак и занимаем места.

Поднимается солнце, золотя стволы старых сосен. Налетает ветерок и еле слышно шумит вершинами голых деревьев. Горячо спорят воробьи, прыгая вокруг лужицы, затянутой ледяной коркой.

Часы показывают без четверти восемь. Не отрываю глаз от бинокля. Дорога безлюдна. Утренний холодок забирается под шинель и невольно заставляет ежиться...

Вдруг, хотя я жду этого каждую секунду, замечаю в бинокль крохотную, будто игрушечную телегу. Около телеги шагают такие же крохотные солдаты.

Время тянется необычайно медленно...

Телега уже близко. На ней едут три солдата. Рядом толпой шагают около двадцати гитлеровцев, весело переговариваясь друг с другом. Впереди офицер. Ну, точь-в-точь, как рассказывал Струков.

Офицер уже в пятнадцати шагах от меня. Высокий стройный блондин лет двадцати пяти. Одет в легкую, ловко пригнанную шинель. На голове пилотка.