Отвоёванная весна

- Выйди, мать, - настойчиво требует Иванченков.

Хозяйка, низко опустив голову, выходит в сени. Подаю знак Ларионову - он следует за ней.

- Теперь говори. - Рева вплотную придвигается к хозяину. - Честно служишь народу или продался? Не крути. Прямо говори.

Иванченков поднимает глаза. Он смотрит на Реву пристально, в упор, но, кажется, обращается к кому-то другому, перед кем нельзя кривить душой, и говорит раздельно, торжественно - будто клятву дает, будто присягу принимает:

- Честно служу народу. После войны отчитаюсь перед ним. А сейчас - не могу: война...

Мы сидим за столом и слушаем Иванченкова. В голосе его нет ни малейшей рисовки, словно речь идет об очень простом и очень будничном...

Война застала его председателем сельского Совета. Сразу же наступила горячая пора: отправлял на восток скот, колхозное имущество. Суземский райисполком предложил ему эвакуироваться, но Иванченков медлил - никак не верилось, что враг придет в родной Смилиж.

Враг пришел и застал врасплох. Председатель сельского Совета не успел ни уехать, ни договориться о задании.

Первые дни оккупации были самыми тяжелыми. Казалось, он шел до сих пор по ровной дороге, плечом к плечу с друзьями, а сейчас остался один - один, как перст.

Что делать?..

Шли слухи, будто суземский райком в лесу, в урочище Коллины. Искал их, но не нашел...

Вот тогда-то и появился Павлов.

До войны Павлов ведал брянскими лесничествами и был как будто на хорошем счету. Однако, заняв Брянский лес, фашисты немедленно наградили Павлова Железным крестом и назначили бургомистром Трубчевска. Павлов приехал в Смилиж и предложил Иванченкову стать старостой.

- До сих пор ума не приложу, почему он выбрал именно меня, - недоумевает хозяин. - То ли потому, что я не скрывался и сразу вышел, когда бургомистр пожаловал в село, то ли потому, что хотел проверить - кто его знает? Спросил в упор: «Будешь, Иванченков, старостой?» Я подумал: староста все равно должен быть, так уж лучше я, чем какой-нибудь пришлый гад...

Так Иванченков стал старостой.

Сразу же начал подбирать хлопцев, запасаться оружием. Зачем? Да потому, что с первой же минуты, лишь только фашисты заняли Смилиж, помнил приказ партии, Сталина - создавать в тылу партизанские отряды. Пока определенного, четкого плана не было. Может быть, удастся сколотить собственный отряд, может быть, пристать к партизанам или передать людей в распоряжение суземского подпольного райкома - разве предугадаешь, как сложатся обстоятельства?..

Чтобы отвести от себя всякие подозрения и заслужить доверие фашистского начальства, предложил восстановить шоссейную дорогу Суземка - Трубчевск. Почти не веря в успех, попросил для работ военнопленных из лагеря в хуторе Михайловском. Павлов неожиданно ухватился за это - надо полагать, хотел восстановлением дороги выслужиться перед фашистами. С помощью Павлова Иванченков установил связь с лагерем и по разрешению трубчевского коменданта начал выводить пленных. Никаких работ по-настоящему не вел, а просто воду в ступе толок и до поры до времени расселил своих хлопцев у верных людей по соседним селам. Без малого двадцать человек...

- Все шло вначале гладко, - тихо говорит Иванченков, - Вдруг напасть за напастью... Прежде всего - письмо.

Иванченков лезет за божницу.

- Иконы завел, - улыбается он. - А то нехорошо: староста - и без икон... Вот, - и он протягивает листок бумаги. На нем мелким бисерным почерком написано:

«Имею сведения, что ты с ума сходишь. Приезжай в Трубчевск. Не бойся: образумишься - прощу. Не образумишься, пеняй на себя: расстреляю.

Павлов».

- Прошло два дня - к новая записка, - продолжает хозяин. - Читайте.

На странице, вырванной из тетради, крупные размашистые буквы:

«Тов. Иванченков! Поскорей явись к Алексютину, а то пришлет людей и казнит как предателя. Поторопись, друг.

Григорий К.».

- Алексютин - командир партизанского отряда, - объясняет хозяин. - А Григорий - это Григорий Иванович Кривенко, из Челюскина.

- Был у Алексютина? - спрашиваю я.

- А где его найдешь? Вывесок он на деревьях не вешает. Все урочища исходил - никого. Побывал у Кривенко. Тот тоже ничего не знает. К нему случайно заглянул Алексютин и говорит: Иванченкова убить надо за то, что он староста. Григорий Иванович сразу же написал эту записку: думал - знаю, где его найти. А я первый раз у него узнал, что существует такой Алексютин...

Иванченков замолчал. На его высоком лбу налилась тугая жила. Пальцы нервно мяли хлебный шарик. Видно, дорого дается ему внешнее невозмутимое спокойствие.

- Так и живу. Куда ни повернись - смерть...

- Да, дуже погано, - задумчиво говорит Рева.

- Сами понимаете: теперь старостой мне больше не быть, - решительно заявляет Иванченков. - И контору мою пора закрывать... Товарищ комиссар, может, возьмете меня к себе? Со всем моим хозяйством, конечно?..