Отвоёванная весна

От этих слов я наконец прихожу в себя. Бросаюсь к Леньке и обнимаю его. В сердце ощущение твердой, несгибаемой, непреоборимой силы. Хочется сделать большое, важное, значительное, чтобы диктор передал из Москвы: «Партизанский отряд, действующий в Брянских лесах, совершил смелую операцию...»

Договариваюсь со Скворцовыми, что на днях мы зайдем за ними и возьмем их вместе с приемником к нам...

Выходим из Бошаровского уже на рассвете.

Еще издали заметив меня, товарищи гурьбой бегут навстречу и вдруг шагах в десяти, будто по команде, останавливаются. Они стоят молча, настороженно.

Стараясь не пропустить ни одной детали, передаю содержание сводки. Никто не перебивает. Когда я кончаю, несколько мгновений царит молчание: каждому надо осмыслить все, что он услышал.

Неожиданно они бросаются ко мне, схватывают и начинают подбрасывать вверх.

- Ура! - гулко несется по лесу.

Потом ставят на пенек и засыпают десятками вопросов.

Ларионов непременно хочет знать, на каком участке Северо-Западного фронта сражается батальон, отбивший пять атак. Стрелец требует, чтобы я вспомнил фамилию грузина-подполковника с Ленинградского фронта. Рева отчаянно теребит меня за рукав и настойчиво пристает: «Чуешь? Мои-то хлопцы днепропетровские? Орлы!»

- Скажи, комиссар, - подходит ко мне до тех пор молчавший Пашкович. - Ты не ослышался? Это были действительно днепропетровские партизаны? Но ведь там степь. Голая степь! В моем представлении не укладывается: степь и партизаны...

- Так ведь это же криворожские горняки, Николай! - горячо перебивает Рева. - Шахтеры! Рабочий класс! Они не отдельно по хатам сидят - одной семьей живут. Их рабочая спайка крепкая: кровью спаяны. Не впервой им за оружие браться. Их, браток, ничем не запугаешь. Они свою силу знают. Она десятками лет в забастовках, в революции, в гражданской войне проверена эта шахтерская сила.

- Но если в степи это можно, - медленно говорит Пашкович, - в голой степи, так как же мы смеем в лесу без толку сидеть?..

Солнце уже поднялось, и солнечные блики трепещут на желтой листве. Я думаю о прошлой ночи. Она вывела нас к радиоприемнику, связала со всей страной. У меня такое ощущение, словно вот сейчас рядом незримо стоит весь Советский Союз: партия, армия, народ. Мне бесконечно радостно от этого и в то же время мучительно стыдно - стыдно за бездействие, за то, что до сих пор мы по-настоящему не начали борьбы...

В тот же вечер мы у - «вороньей деревни». Из кустов вместе с Каверой выходит мужчина. Он невысокого роста, плотный, в черном кожаном пальто. Чуть одутловатое лицо его давно не брито. Небольшие, глубоко запавшие глаза в красных прожилках, - видно, от усталости и бессонных ночей.

- Товарищ комиссар? - голос у него глухой, хриплый, усталый. - Сень Иосиф Дмитриевич.

Мы садимся на оголенные корни «вороньей деревни». Сень говорит медленно, однотонно, и только изредка прорываются у него взволнованные нотки.

Оказывается, многое изменилось с тех пор, как мы впервые слушали Каверу.

Правда, Сеню пока не удалось установить связи с Трубчевским и Суземским райкомами партии - они по-прежнему в глубоком подполье, но он узнал, что многие бойцы Середино-Будского отряда и кое-кто из членов райкома после боя в урочище Две Печи благополучно ушли в Хинельские леса. Наладил он связь и с местными подпольщиками. Их донесения говорят, что эсэсовские дивизии только что покинули район. Очевидно, фашисты считают, что очаги сопротивления разгромлены, а пожары, виселицы, расстрелы привели в трепет и повиновение советских людей. И фашисты обнаглели: по двое, по трое ходят они по лесным дорогам, забирают скот в селах. Больше того: фашистское командование оголяет гарнизоны в Буде и крупных селах. По мнению Сеня, это не только потому, что немцы считают себя в безопасности. Снятые гарнизоны неизменно направляются на северо-восток - в сторону Москвы. Туда же движутся через район войска из Германии. В том же направлении идут грузы.

- Взять хотя бы станцию Зерново, - говорит Сень. - Это маленькая незаметная станция рядом с Будой на магистрали Киев -Москва. Сейчас она стала тупиком - впереди еще не восстановлен мост через Неруссу. Ну, так вот на эту станцию каждый день прибывают эшелоны с боеприпасами и бензином. Все это перегружают на машины и гонят опять-таки куда-то на северо-восток. Куда?..

- А что, если нам ударить на Зерново? - вырывается у меня.

- На Зерново? - взволнованно переспрашивает Сень. - Эта мысль мне самому не дает покою. Но как ударить?.. Какими силами вы располагаете, комиссар?

Нетрудно подсчитать наши силы: они малы, бесспорно малы. Но значит ли это, что надо отказаться?

- Со своей стороны я сделаю все, что смогу, - говорит Сень. - У меня есть люди в Буде. Они дадут вам точные сведения о гарнизоне, о подходах...

- Как бы эти люди не оказались похожими на Богачева, - сухо замечает Пашкович.