Овод

"Tell me!" he whispered passionately, clasping her hands tighter.	- Говорите, - горячо зашептал он, сжимая ее пальцы, - говорите!
"Tell me! I have told you all my misery."	Ведь я рассказал вам о всех своих страданиях.
"Yes,--once,--long ago. And I did it to the person I loved best in the world."	- Да... Я была жестока с человеком, которого любила больше всех на свете.
The hands that clasped hers were trembling violently; but they did not loosen their hold.	Руки, сжимавшие ее пальцы, задрожали.
"He was a comrade," she went on; "and I believed a slander against him,--a common glaring lie that the police had invented.	- Он был нашим товарищем, - продолжала Джемма, - его оклеветали, на него возвели явный поклеп в полиции, а я всему поверила.
I struck him in the face for a traitor; and he went away and drowned himself. Then, two days later, I found out that he had been quite innocent. Perhaps that is a worse memory than any of yours. I would cut off my right hand to undo what it has done."	Я ударила его по лицу, как предателя... Он покончил с собой, утопился... Через два дня я узнала, что он был ни в чем не виновен... Такое воспоминание, пожалуй, похуже ваших... Я охотно дала бы отсечь правую руку, если бы этим можно было исправить то, что сделано.
Something swift and dangerous--something that she had not seen before,--flashed into his eyes.	Новый для нее, опасный огонек сверкнул в глазах Овода.
He bent his head down with a furtive, sudden gesture and kissed the hand.	Он быстро склонил голову и поцеловал руку Джеммы.
She drew back with a startled face.	Она испуганно отшатнулась от него.
"Don't!" she cried out piteously. "Please don't ever do that again!	- Не надо! - сказала она умоляющим тоном. -Никогда больше не делайте этого.
You hurt me!"	Мне тяжело.
"Do you think you didn't hurt the man you killed?"	- А разве тому, кого вы убили, не было тяжело?
"The man I—killed— Ah, there is Cesare at the gate at last!	- Тому, кого я убила... Ах, вот идет Чезаре! Наконец-то!
I--I must go!"	Мне... мне надо идти.
	* * *
When Martini came into the room he found the Gadfly lying alone with the untouched coffee beside him, swearing softly to himself in a languid, spiritless way, as though he got no satisfaction out of it.	Войдя в комнату, Мартини застал Овода одного. Около него стояла нетронутая чашка кофе, и он тихо и монотонно, видимо не получая от этого никакого удовольствия, сыпал ругательствами.
CHAPTER IX.	Глава IX
A FEW days later, the Gadfly, still rather pale and limping more than usual, entered the reading room of the public library and asked for Cardinal Montanelli's sermons.	Несколько дней спустя Овод вошел в читальный зал общественной библиотеки и спросил собрание проповедей кардинала Монтанелли. Он был еще очень бледен и хромал сильнее, чем всегда.
Riccardo, who was reading at a table near him, looked up.	Риккардо, сидевший за соседним столом, поднял голову.
He liked the Gadfly very much, but could not digest this one trait in him--this curious personal maliciousness.	Он любил Овода, но не выносил в нем одной черты - озлобленности на всех и вся.