Овод

From the gate they were to retire fighting, and cover the retreat of a second band of armed and mounted smugglers, who would carry him off into a safe hiding-place in the hills.	От ворот рассчитывали отступать с боем, прикрывая второй отряд конных контрабандистов, которые вывезут Овода в надежное место в горах.
The only person in the little group who knew nothing of the plan was Gemma; it had been kept from her at Martini's special desire.	В небольшой группе заговорщиков только Джемма ничего не знала об этом плане. Так хотел Мартини.
"She will break her heart over it soon enough," he had said.	- Ее сердце не выдержит, - говорил он.
As the smuggler came in at the garden gate Martini opened the glass door and stepped out on to the verandah to meet him.	Когда контрабандист появился у калитки, Мартини отворил стеклянную дверь веранды и вышел ему навстречу:
"Any news, Marcone? Ah!"	- Есть новости, Марконе?
The smuggler had pushed back his broad-brimmed straw hat.	Марконе вместо ответа сдвинул на затылок свою широкополую соломенную шляпу.
They sat down together on the verandah.	Они сели на веранде.
Not a word was spoken on either side.	Ни тот, ни другой не произнесли ни слова.
From the instant when Martini had caught sight of the face under the hat-brim he had understood.	Но Мартини достаточно было бросить взгляд на Марконе, чтобы понять все.
"When was it?" he asked after a long pause; and his own voice, in his ears, was as dull and wearisome as everything else.	- Когда это случилось? - спросил он наконец. Собственный голос показался ему таким тусклые и унылым, как и весь мир.
"This morning, at sunrise.	- Сегодня на рассвете.
The sergeant told me.	Я узнал от сержанта.
He was there and saw it."	Он был там и все видел.
Martini looked down and flicked a stray thread from his coat-sleeve.	Мартини опустил глаза и снял ниточку, приставшую к рукаву.
Vanity of vanities; this also is vanity.	Суета сует. Вся жизнь полна суеты.
He was to have died to-morrow.	Завтра он должен был умереть.
And now the land of his heart's desire had vanished, like the fairyland of golden sunset dreams that fades away when the darkness comes; and he was driven back into the world of every day and every night--the world of Grassini and Galli, of ciphering and pamphleteering, of party squabbles between comrades and dreary intrigues among Austrian spies--of the old revolutionary mill-round that maketh the heart sick.	А теперь желанная цель растаяла, как тают волшебные замки в закатном небе, когда на них надвигается ночная тьма. Он вернется в скучный мир - мир Галли и Грассини. Снова шифровка, памфлеты, споры из-за пустяков между товарищами, происки австрийских сыщиков.
And somewhere down at the bottom of his consciousness there was a great empty place; a place that nothing and no one would fill any more, now that the Gadfly was dead.	Будни, будни, нагоняющие тоску... А где-то в глубине его души - пустота, эту пустоту теперь уже ничто и никто не заполнит, потому что Овода нет.
Someone was asking him a question, and he raised his head, wondering what could be left that was worth the trouble of talking about.	Он услышал голос Марконе и поднял голову, удивляясь, о чем же можно сейчас говорить.
"What did you say?"	- Простите?