Кораблей было четыре; хотя поначалу Фома мог бы дать клятву, что их пять. К счастью, никому он об этом ни словечком не обмолвился, потому что его могли бы поднять на смех.
Фома недалеко отошел от солдат, управлявших диким огнем; завидев корабли, он быстрым шагом вернулся обратно, забрался на стену и начал наблюдать.
Пятый корабль, мелькнувший перед глазами Фомы, исчез как не бывало; остальные четыре, тяжелые, округлые, не похожие на тот, что доставил Фому в Кале, а Исаака – в Брюгге, разворачивались медленно, неловко. Они были красивы и нарядны, а их разрисованные паруса то надувались, как грудь у петуха, то вдруг с силой хлопали и прижимались к мачтам.
Наконец они сумели встать на правильный курс и двинуться к каналу, который вел в самую гавань Кале, намереваясь закупорить его, как пробка бутылку.
— Что они делают? – спрашивала Аргантель, перегибаясь через борт и заглядывая в самую глубину вод. – Что они делают, Алербах?
Черный призрачный корабль скользил среди фламандских судов, оставаясь по большей части незамеченным; лишь очень немногие внезапно видели его очертания, но не слишком пугались – на море можно встретить и не такое!
Алербах же вслушивался в голландскую речь, кипевшую повсюду; это были морские слова, команды и проклятия, но для Алербаха они звучали музыкой, потому что даже капитаны могут тосковать по родине. А Евстафий Алербах знал, что никогда не ступит больше на землю Голландии.
— Они хотят запереть Кале с моря, Аргантель, — сказал Алербах наконец, когда корриган изо всех сил дернула его за волосы на виске. – Вот чего они хотят.
— А зачем им это? – настаивала Аргантель.
— Видать, крепко понадобился им порт, если они такое затеяли. Но в Кале сидят англичане, они прирожденные моряки, даже если они сражаются на суше; здесь же они почти в своей родной стихии, тому что Кале – это порт, а порт – это почти корабль; англичанин в порту становится вдвое сильнее, нежели англичанин в чистом поле. И еще англичане хорошо сражаются в лесах.
— Откуда ты столько знаешь, Алербах? – ревниво спросила Аргантель. – Это же я капитан, это я должна все знать, а не ты.
— До тебя капитаном был я, — напомнил Алербах.
— В таком случае, я приказываю тебе отдать мне все то, что ты знаешь, — сказала она.
— Забирай, — засмеялся он и поцеловал ее.
Она долго целовалась с ним, но потом отстранилась и нахмурилась:
— Ты что–то от меня утаил, Алербах.
Евстафий не успел ничего ответить: порт разразился громами и пламенем. Дикий огонь прилетел с берега и перекинулся на тот корабль, что первым вошел в канал. Мгновенно вспыхнул пожар, и после нескольких минут, когда стало ясно, что погасить его не удастся, моряки начали прыгать в воду.
Тут Аргантель обрадовалась и протянула к ним руки:
— Тащите их сюда! Поднимайте их на борт! Я хочу новых людей, чтобы мой Евстафий мог говорить с ними по–голландски!
Забегала команда черного корабля, суетясь и спуская на воду веревки. Однако лишь немногие из тонущих моряков видели эти веревки и хватались за них, а прочие добирались до суши и там сдавались в плен, выплевывая воду и ругательства.
А на берегу смеялся Фома Мэлори: ему понравилось, что наделал дикий огонь с чужими кораблями.
— Может, это и порожденье дьявола, — сказал он своему лучнику, — да только весело, что дьявол на нашей стороне.
— Как вы можете такое говорить, мой господин! – вздыхал Джон, но возражать не осмеливался, ведь ему тоже понравилось случившееся.
— И о Мерлине говорили, будто он от дьявола, а ведь это была неправда, — вдруг сказал Фома. – Но Мерлин не придумывал стрелять с берега по кораблям диким огнем, это человеческая затея.
Оставшиеся три корабля развернулись и встали бок о бок на выходе из канала. Фома спросил у Дикона, удастся ли достать и эти суда диким огнем, но Дикон со знающим видом качал головой:
— Нет, сэр, слишком далеко.
— А если подобраться ближе? – начал строить предположения Фома. – Если погрузить на малую лодку и незаметно?..
— Никак невозможно, сэр, это слишком опасно: они заметят нас и без труда потопят, — уверенно отвечал Дикон.
— Я сам возьмусь доставить огонь на эти суда, — настаивал Фома.
— Рановато вам становиться мертвым героем, сэр, — сказал Дикон, — сперва следует дожить до посвящения в рыцари.
Фома покраснел и отошел. Он снова вернулся на стену и начал смотреть.
На стене находился теперь граф Уорвик. Заслышав шаги Фомы, он обернулся.
— Рад вас видеть, — коротко бросил он. – Дикий огонь вполне оправдал себя, но что нам делать с оставшимися кораблями?
Фома хотел было повторить свое предложение, уже осмеянное сержантом, но вовремя прикусил язык. Граф Уорвик между тем притоптывал ногой и покачивал головой: он раздумывал совсем о другом.
— Получено донесение, что герцог Глостер вот–вот прибудет в Кале, — сказал он наконец. – Бароны, это хорошая весть! Лично мне уже надоела эта осада, а герцог Глостер идет сюда с войском, которое хорошенько проучит фламандцев. Нет худшего врага, чем обиженный союзник, а под этим именем я разумею герцога Бургундского.