В ушах Фомы так и звенело от красоты всех этих имен, но тут донесся громкий крик: кричали англичане, и при том со смехом.
Фома глянул и увидел, что начинается отлив. Вода отступала из канала, волоча с собой корабли; затем они один за другим сели на мель, и кругом них образовалась почти совершенная суша.
Не дожидаясь приказа, англичане бросились к беззащитным кораблям и накинулись на них, как волки на буйволов. Напрасно огрызались фламандцы и бургундцы, англичане так и хлынули на палубы и начали раздирать корабли на доски. Все пригодное для себя они бросали в лодки и уносили на руках, а людей, если те сопротивлялись, убивали.
Фома торопливо раскланялся с графом Уорвиком, который почти не обратил на это внимания, — стоял на стене, подбоченясь, и весело смеялся происходящему в канале.
Молодому Мэлори хотелось принять участие в уничтожении вражеских кораблей, и он побежал по берегу к каналу, а там прыгнул в лодку и по мелководью быстро достиг одного из кораблей.
А Аргантель, невидимая за темной прозрачной пеленой, не сводила с него глаз:
— Кто он такой? – приставала она к Алербаху. – Кто это? Ты можешь забрать и его? Наверняка он ловко играет в шахматы и в карты. Мы могли бы проводить хорошо время!
— Он еще жив, и у нас нет над ним власти, — отвечал Алербах, хмурясь. Ему не нравилось, что Аргантель засматривается на всех подряд, на солдат и рыцарей, на фламандцев и на англичан. Ему хотелось, чтобы она глядела на него одного.
— Ты не мог бы убить его для меня? – жадно спросила Аргантель.
И тогда Алербах сказал:
— Если он умрет на побережье, мы придем за ним. Если же он умрет в каком–нибудь другом месте, ты всегда сможешь подобрать другого такого же человека, умершего на побережье.
— А вдруг другого такого же нет? – спросила Аргантель.
— Глупости, — отрезал Алербах. – Если бы ты была настоящим капитаном, то знала бы твердо: одного человека всегда можно заменить другим. Без этого были бы невозможны ни браки, ни война.
* * *
Фламандцы свернули лагерь ночью. Костры ярко пылали в темноте, но людей возле них уже не было; ночь глядела на Кале десятками красных мертвых глаз, и ветер с моря заставлял огонь пригибаться к земле и растопыривать оранжевые пальцы.
Евстафий Алербах с палубы призрачного корабля видел, как разбирают палатки, как складывают на повозки тяжелые пики, седлают лошадей. Немного требуется времени солдату, чтобы собраться! «Ты ви–но–ват», — простучали колеса телеги, и Алербах вспомнил, как уходил по берегу отряд, которому он был командиром.
А вспомнив своих голландцев, вспомнил он и Яна, того мальчишку из замка, который глядел на него влюбленными глазами. Что с ним сталось? Но все это были люди с берега, живые люди, и Алербах скоро выбросил их из головы – царапины в его сердце начали заживать.
Медленно в темноте уходили осаждающие. Аргантель рассмеялась рядом с Алербахом:
— Как же он злится, как бесится!..
— Кто?
— Их господин – бургундский герцог. Я слышала, как он ругается, – его корабль не видно из Кале, он где–то на внешнем рейде.
— Он совершил несколько ошибок кряду, вот его люди и взбунтовались, — сказал Алербах. — Теперь они просто уходят, не получив своей платы и потеряв товарищей. Они правильно поступают – продолжать осаду означало бы погибнуть без всякого толку.
— Откуда ты все это знаешь? – спросила Аргантель.
— Ты ви–но–ват, — сказал Алербах и больше не проронил ни слова.
* * *
Подкрепление, ожидаемое из Англии, прибыло в Кале на рассвете. Герцог Хамфри Глостер, брат короля, возглавлял свежий отряд, где были и рыцари, и лучники, и все то, что так прекрасно в английском войске. Добрый герцог Хамфри был в блестящем доспехе, готовый прямо с хода включиться в битву, а его стяги были такими длинными, что требовался особенный, очень сильный знаменосец, чтобы полотнища удерживались в воздухе в развернутом виде и могли быть таким образом опознаваемы всем поднебесным людом.
Новенькая армия сияла и гремела и пахла кашей со свиным салом.
Но когда она подошла к Кале, ворота крепости распахнулись, и оттуда хлынули другие солдаты – в кожаных куртках, разозленные тем, что фламандцы их обманули, уйдя в темноте; по большей части пешие, с грохочущими телегами, с редкими, как алмазы, всадниками, каждый из которых был втрое, а большинство и впятеро менее роскошными, нежели добрый герцог Хамфри Глостер.
Один из этих всадников, ладный, несмотря на пожилой возраст, приблизился к Глостеру, и герцог узнал графа Ричарда.
— Я новый капитан Кале! – сказал герцог Глостер. – Мой брат, его величество, назначил меня на эту должность.
— Рад приветствовать вас, сэр, — сказал граф Ричард Уорвик, старый капитан Кале. – Нынче ночью осада была снята, и наши враги отступили. Мы их преследуем, покуда они не успели уйти далеко. Следует наказать дерзких фламандцев, посягнувших на собственность английской короны.
— Как брат короля я полностью согласен с вами, сэр, — ответил добрый Хамфри. – Я немедленно присоединяюсь к вам, чтобы довершить разгром врага.
Возникла заминка; кричали гонцы герцога и графа; армии перемешались и остановились.