Ожерелье княжны Гальшки

Слово свое она не просто сдержала, оправдала, поставленную перед ней задачу с лихвой. Так жалостно рассказывала о своем похищении, организованном Сангушко, что сторонники Зборовского даже стали аплодировать ей. А когда поведала о том, как, несмотря на просьбу и слезы, Дмитрий изнасиловал ее, они даже вскочили с кресел.

В разных углах зала слышалось:

— Подлец, только смерти и заслуживал!

— Таким не место на земле!

— Молодец Зборовский, что убил его!

— Оправдать Зборовского!

А Гальшка уже не могла остановиться. Она называла такие подробности, что Сигизмунд Август пожалел, что пригласил ее на процесс, а перед этим уговорил Беату повлиять на дочь.

Ничего нельзя было вернуть. Как и добиться того, чтобы Зборовского наказали. Именно этого уже хотелось королю. Выходя из зала, он бросил взгляд в сторону Гальшки.

— Несчастная, — сказал он. — Несчастная… — повторил с болью.

Глава 23

Зборовский, как и, пожалуй, любой на его месте, выйдя победителем из непростой ситуации, не мог упустить случая, чтобы не отметить свое оправдание. Ни в чем не знал меры: если сражаться с врагом, то проявляя удивительный героизм; если уничтожать противника, то не зная жалости. Победу на суде праздновал не один день. Поэтому ему было не до того, чтобы решать брачные вопросы сына.

Беату такая медлительность только обрадовала, хотя после суда и заверила Зборовского, что данное ему слово остается в силе. Княгине вдруг расхотелось выдавать дочь замуж за Мартина. Рассудив, она пришла к выводу, что клятва — хорошо, а собственное благосостояние лучше. Ничего страшного не случится, если Гальшка не станет его женой. А, приняв во внимание, что воевода не спешит с действиями, она и вовсе ничем ему не обязана.

Зборовский, конечно, не мог знать о перемене отношения княгини к нему. С трудом выйдя из многодневного запоя, собрался в Вильно. Да не один, а прихватив с собой сына. Мартин, однако, особой ретивости не проявил, чем очень удивил отца.

— Кто собирается жениться, ты или я? — спросил недовольно.

— А ты сомневаешься? — Мартина, казалось, ничем нельзя было вывести из состояния спокойствия, когда некоторая умственная ограниченность соседствует с безразличием.

— Разве тебе не хочется увидеть невесту?

— А чего ее рассматривать? Говорят, писаная красавица, — спокойно ответил Мартин, словно беседовал о чем-то обыденном и давно ему известном. — Женюсь, тогда и налюбуюсь, а теперь нет оснований спешить.

— Так едешь ты или не едешь?! — терпение старшего Зборовского лопнуло. — Могу и один!

— Если так нужно, согласен, — так же равнодушно, как и перед этим, промолвил Мартин.

Воеводе захотелось отлупить его, хоть тот давно вырос. Но сделать так — значит, выставить себя на посмешище, поэтому сдержался.

Разговор не прошел бесследно. За всю дорогу настроение так и не поднялось. Угнетало еще и то, что, изучив характер Беаты, мужчина боялся получить отказ. По собственному опыту хорошо знал, что далеко не всегда слово сдерживается. И сам клятву нарушал, когда это сулило хоть какую-то выгоду.

При подъезде к замку постарался сделать вид, что у него чудесное настроение. И сыну приказал, чтобы был более разговорчив. Но, увидев Острожскую, понял, что его состояние ее мало интересует. Сама находилось в не лучшем настроении. Лицо было застывшее, без каких-либо эмоций. Словно полностью не утратившая своей былой красоты не женщина стояла перед ним, а манекен, обличенный в женскую одежду.

Княгиня после суда переосмыслила, как быть с обещанием. Веским аргументом не в пользу воеводы стало не столько то, что, отдав Гальшку за Мартина, она могла утратить значительную часть своих богатств. Боялась, что жестоким убийством Сангушко Зборовский, несмотря на то, что официально оправдан, подорвет и ее репутацию, как подорвал свою. А ко всему Сигизмунд Август после суда и слышать о нем не хотел. Не ограничиваясь беседой, вскоре после заседания прислал письмо, в котором уже называл ее не сестренкой, а княгиней. Не просил, а требовал официально:

«Княгиня!

Ни в коем случае не отдавайте дочь замуж за Мартина Зборовского. Рассчитываю на ваше благоразумие. Поймите, от принятого вами решения зависит будущее не только Вашей дочери, но и ваше собственное. От этого завидит будущее Польского Королевства и Великого Княжества Литовского. Люди, подобные Зборовскому, не должны усиливать свою власть».

При других обстоятельствах послание Беата посчитала бы непозволительным, в чем-то даже оскорбительным, в лучшем случае отнеслась бы к нему безразлично. Сигизмунд Август фактически развязывал ей руки.

Зборовский, не зная всего, старался улыбаться, особенно когда представлял сына.

— А это наш герой, — сказал он и не постеснялся при этом прикрикнуть на Мартина: — Да выйди же вперед!