Ожидание

На ресепшене дежурил «дремотно-вялый» администратор, с механически блеклым голосом. Саша попросила его распечатать в десяти экземплярах свое эдемское резюме, отправленное на электронный адрес гостиницы. В ответ администратор принялся долго и путано объяснять, что сейчас у них какие-то неполадки – то ли с интернетом, то ли с компьютером, то ли с принтером – и распечатать получится не раньше вечера. А возможно, даже завтра утром. Но, скорее всего, к вечеру все наладится, хотя это и не точно. При этом каждые десять секунд он коротко и тягостно вздыхал, будто от неимоверных, мучительных усилий. Наконец из администратора вырвался протяжный и шумный вздох, которым, по всей видимости, он как бы поставил точку в своих неповоротливых, весьма дряблых объяснениях.

Не получив в руки осязаемо-наглядные сиви для возможных работодателей, Саша решила отправиться на вокзал – в ожидании устранения неполадок. Рассмотреть на этот раз вдумчиво и без спешки охристо-терракотовое здание, заветную площадь с фонтаном; неторопливо пройтись по платформам. Конечно, была вероятность того, что Елецкая вновь окажется внутри, среди прохладных вокзальных стен, но Саша твердо решила больше не обращать на нее внимания. Забыть о болезненно-неприятном присутствии Вероники у ворот Анимии, жить параллельно ее безупречному эдемскому, ее свежему яркому лицу, ее оливково-белой табличке Frux-Travel с изображением райского яблока. Да, Елецкая оказалась привратницей Сашиного Эдема. Но это не означает, что заветное место навсегда утрачено. В конце концов, у города ведь может быть несколько привратниц. И уж точно не стоит избегать истока Анимии из-за опасения столкнуться с едва знакомым, совершенно чужим человеком.

К тому же Саша чувствовала, что на этот раз вокзал увидится ей по-другому, не предстанет перед ней равнодушно-будничным, как накануне. На этот раз непременно получится разглядеть его душу – за оболочкой глухого и всепоглощающего безразличия. А возможно, Саше приоткроется нечто необыкновенное, почти волшебное, глубоко запрятанное под плотными слоями рутины. Под толщей повседневной пассажирской суеты. Что именно – было неясно, но смутное предчувствие ласково и тепло разливалось в груди.

Несмотря на неблизкий путь, до вокзала Саша решила пройти пешком – почти через полгорода. Долгими, очень извилистыми улицами, сочными скверами, тесными каменными площадями. В нагретом воздухе витал легкий запах йода. Витало близкое море. Утро было мягким, не раскаленным, прозрачно-голубым – из тех, что отзываются в теле неуловимой будоражащей радостью. Беспричинным тихим восторгом. Из тех, что очень плавно и легко струятся внутри и вокруг, отчего нестерпимо хочется не растратить без толку эту легкость, куда-то бежать, пытаться продлить, сохранить ее в себе как можно дольше. И Саша время от времени машинально ускоряла шаг, словно стремясь оторваться от земли. Унестись к верхним этажам, к зонтикам пиний – вместе с невесомым утренним светом.

Довольно скоро на Сашином пути возникла прямоугольная рыночная площадь. По периметру и по центру плотными рядами стояли столы, крытые сине-зелеными полосатыми навесами. Казалось, рынок еще только просыпается. Влажно вздыхала яркая зелень, сонно нежились в теплой тени фрукты и овощи, алые пласты свежего, нетронутого жарой мяса. Саша медленно и бесцельно бродила между лотками, скользила взглядом по сырным кругам, по крупным растрескавшимся маслинам, по солнечному мягкому золоту меда, томящегося в банках. Где-то неподалеку звенел колокол, но пространство не увязало, как вчерашним вечером, в тревожном кисельно-густом гуле: напротив, мерное звучание как будто пропитывало все вокруг дополнительным светом. Обволакивало спокойствием. В этой лучистой утренней размеренности все стало четким и нестрашным.

И тут Саша вышла к рыбной части рынка. Туда, где резко таяли сладковато-пряные запахи и расправлялся мощный морской дух.

Море было разлито в воздухе и оставляло на губах вязкий солено-водорослевый привкус. Среди льда и декоративных лимонов, разрезанных надвое, дрожала свежая устричная влага, сверкала рыбья чешуя. Мерцали створки мидий – еще не раскрывшихся, еще живых… Но одна среди них все же оказалась мертвой. Распахнутой, впустившей в себя смерть.

Саша замерла, уставившись на черные блестящие створки с невидимым умершим моллюском внутри. Затем медленно подняла взгляд на продавщицу и вздрогнула. У той было бугристо-отечное, словно слегка усталое лицо. Красноватые водянистые глаза смотрели с вялым раздражением. Она была поразительно похожа на регистратурную работницу роддома, в котором Саша очнулась после своего не аппендицита. И из которого пыталась убежать, как из кошмарного сна. Саша видела ту пожилую, немного заспанную женщину всего раз в жизни – когда та подошла к ней в больничном коридоре, у самой лестницы, не дав возможности спастись бегством от чудовищного абсурда. Но ее лицо безжалостно и прочно врезалось в память. И вот теперь оно вновь оказалось напротив.