Ожившая сказка

С первыми трудностями мы столкнулись, когда выяснилось, что у Эдгара были права, а Оливер понятия не имел, что такое машина. О том, чтобы усадить Оливера за руль не могло быть и речи, но и заставить Джессамин гадать, почему она теперь не может ездить до своего магазина, мы тоже не могли. Так что мы решили отделаться от ненужных расспросов легендой, что он якобы вступил в ряды зелёных и теперь боролся за сохранение планеты, намереваясь сократить выбросы собственного транспорта. Научить его ездить на велосипеде должна была я.

Сначала я опустила седло таким образом, чтобы ноги Оливера волочились по земле.

— Садись, но не ставь пока ноги на педали. Просто походи с ним немного вот таким образом.

Оливер не отрывал глаза от асфальта.

— Знаешь, с лошадьми проще обращаться, — пробормотал он. — Они сами находят равновесие.

— Можно было бы начать с трёхколёсного, но, боюсь, для твоего роста их не делают. — наши глаза встретились. — Просто доверься мне, ладно?

Наконец Оливер стал всё увереннее отталкиваться ногами, иногда подолгу не опуская их. Я бежала рядом, но он не давал мне отойти ни на шаг, так что мы проезжали максимум десять футов и он падал.

— Я никак не могу понять, — сказала я, смеясь, после пятнадцатого падения, — ты забирался на башни. Ты прыгал сквозь пространство. Почему ты не можешь приручить велосипед?

Он покачал головой, не глядя на меня.

— Не знаю…

— Попробуй снова, — потребовала я. — Но на этот раз самостоятельно.

Он вновь сел на велосипед, неуверенно повертел пару раз педалями и, не справившись с силой тяжести, повалился с велосипеда, сбив меня с ног и придавив собой. Его плечи тряслись, сам он уткнулся мне лицом в шею.

Я спихнула его с себя, пытаясь разглядеть, где он ушибся.

— Всё нормально?

Но когда я увидела его лицо, он задыхался от хохота.

— Прости. Не мог удержаться. Я понял всё с первого раза. Ты такая милая, когда чем-то недовольна.

Тогда мне казалось, что я не могу злиться на него. Когда же у нас успел закончиться конфетно-букетный период?

Я лежала на своей кровати, уставившись в потолок, рядом свернулся клубочком Хамфри. Мама говорит, что хоть собака — это её подарок, я тоже могу считать его своим. Целыми днями он валялся на моей кровати, пока я в школе, и любил меня просто так.

Что ж, хоть кто-то меня любит.

Ещё пару дней назад мы лежали здесь же с Оливером в обнимку, а потом появилось это послание. Когда он взял с полки книгу и открыл её, кровь застыла у меня в жилах. Что если все перенесённые нами трудности были лишь свидетельством того, что Оливер не принадлежал нашему миру? Вдруг книга бы вновь забрала его себе?

Но никто из персонажей не признался в том, что отправил это отчаянное послание.

А ведь кто-то же отправил.

Оливер знал это. Но предпочёл не обращать внимание на то, что он был кому-то нужен.

Может, он сделал это из-за нежелания променять свободу на возвращение в книгу? А если так, то почему? Он не хочет оставить меня или просто не хочет возвращаться?

Странно, что после того, как мы увидели послание, он даже не заикнулся об этом. Ведь не так давно он отправил точно такое же отчаянное послание мне.

Я не могла отделаться от чувства, что он мог использовать меня. Что я была лишь средством достижения его цели. Что он говорил о моей важности для него понарошку, только ради того, чтобы выбраться из книги. А теперь, когда он уже жил здесь, обо мне можно было забыть.

Опять это слово — «понарошку».

У меня всё сжалось внутри. Неужели я так отчаянно хочу быть любимой, что меня легко одурить?

Зачем я только его повстречала? Я бы тогда не чувствовала себя такой несчастной теперь.

На ноутбуке раздался звуковой сигнал, и экран загорелся. На нём появилась иконка входящего звонка, а под ним — имя звонившего: ПРЕКРАСНЫЙ ПРИНЦ.

Это я придумала ему этот ник.

Перекатившись на бок, я нажала отбой на клавиатуре. Не думаю, что у Оливера найдутся слова утешения для меня. Да и я не знала, что ему сказать. Чем несчастнее я становилась, тем больше срывалась на него, а на это у Оливера не хватит терпения надолго.

На самом деле, зная себя, могу сказать, что теперь уже всё было кончено.

Да, я была зла на Оливера, но ещё больше зла на себя.

Я свернулась калачиком, подтянув колени к груди, и разрыдалась. Это были не три скупые слезинки — целых три ручья текли из моих глаз, заливая нос и рот одновременно. Не желая оставаться в стороне, Хамфри тоже завыл.

Дверь распахнулась, и в мою комнату влетела мама.

— Что случилось? — потрясла она меня за плечи. В её голосе слышалась тревога. — Тебе плохо? Что-нибудь болит?

Я прижалась к ней, как тогда в детстве, когда думала, что гром — это монстр, который примчится в мою комнату, вырывая на ходу деревья, встречающиеся на его пути. Моё лицо покраснело и распухло.

— Всё плохо.

— Тебе надо помочь зарыть труп? — спросила мама.

— Что? — отшатнулась я. — Нет.

— Ну значит, не всё так плохо, — погладила она меня по голове. — Это как-то связано с тем парнем, что всё время тут ошивается?