Падшие люди

Сначала я направилась на Ханбери-стрит, туда, где обнаружили тело Энни Чапмэн. Всего в двух кварталах от Чесоточного парка. Там по-прежнему толклись зеваки, хотя прошло уже пять дней. Простоволосые женщины с младенцами на руках. Шайки пацанов; на кого ни посмотри – крысиная мордочка, проплешина на голове, впалая грудь. Благородные дамы, стоявшие парами. Они нервно хихикали, трепетали, оказавшись в непосредственной близости от места убийства, среди грубого трудового люда. Не без смущения я была вынуждена признать, что я тоже одна из этих «птичек». Мы были всего лишь канарейки, на время покинувшие наши отупляющие клетки. Представители народных масс понимали, что мы пришли на них поглазеть. Атмосфера была напряженная, пропитанная закипающей яростью.

На этот раз не было никакой десятилетней девочки, за деньги разыгрывавшей драму последних мгновений жизни погибшей. Тем из нас, кто проявлял интерес к гибели Смуглой Энни, арендаторы комнат в доме на Ханбери-стрит предлагали взглянуть на место убийства из окон своих комнат, разумеется, за плату. И ведь к ним очередь выстроилась. Позор.

Потом я забрела в церковь Св. Иуды, в которой мы с Томасом венчались. Тогда я была полна оптимизма, самых светлых надежд. Очень радовалась, что сделала блестящую партию, вышла замуж за парня, который, как я думала, меня боготворит. Мне тогда казалось, что я полностью владею ситуацией. Однако я была слишком неопытна, падка на лесть и настолько самонадеянна, что у меня даже не возникло вопроса: а зачем такому мужчине, как Томас, понадобилась такая женщина, как я? За те пять дней, что он отсутствовал, в моем мировосприятии произошел переворот: я теперь другими глазами смотрела и на свою жизнь, и на город. За это время я надумала сотни версий, и все они приводили меня в смятение. То я считала, что Томас просто инфантильный раздражительный муж, то проникалась уверенностью, что он и есть Уайтчепелский убийца. Многих ли женщин в Лондоне терзала тревога, что они замужем за человеком, который потрошит проституток? Возможно, таких были сотни, и все мы пытались убедить себя в обратном, – хотя бы ради спокойствия души.

У выхода из церкви я остановилась, чтобы бросить несколько монет в ящик для пожертвований. Я не заметила, что за мной наблюдает приходской священник. От его взгляда не укрылись ни мое состояние мрачной задумчивости, ни следы побоев на лице. Когда звон монет эхом огласил церковь, священник приблизился ко мне.

– Дорогая, судя по звону, вы сделали щедрое пожертвование.

– Добрый день, святой отец. Я молилась о том, чтобы Уайтчепелского убийцу поскорее поймали.

– А-а-а… Будем надеяться, что те несчастные женщины погибли не зря, что люди наконец-то обратят внимание на бедолаг, влачащих жалкое существование, и на ужасы, которые нас окружают. – Священник, видимо не такой уж старый, несмотря на отсутствие волос на голове, пристально посмотрел на меня. – Дорогая, сестры в «Провиденс Роу»[16] очень гостеприимны. Я могу вскрыть ящик для пожертвований, если вам нужны деньги… чтобы подыскать более безопасное место.

Неожиданно для себя я рассмеялась. Мой смех эхом разлетелся по церкви, превращаясь в гоготание ведьмы. Священник опешил, я тоже. Значит, он принял меня за несчастную избитую беззащитную женщину, которая нуждается в спасении. Какое сострадание! Вот умора! Но вообще-то это было унизительно. Мне стало стыдно. В больнице, глядя на таких женщин, я думала, какие же они слабые, жалкие: отечные лица, распухшие кисти рук, пальцы раздроблены сапогами мужей. Мы осуждали их, негодовали, когда после больницы они, безмозглые дуры, возвращались к своим мужьям, чтобы те опять калечили им руки и уродовали лица, до смерти забивая ногами.

– Благодарю вас, святой отец, не надо, – промолвила я. – Пойду-ка я лучше напьюсь.

Я направилась в паб «Десять колоколов» неподалеку от Чесоточного парка; почему именно туда – сама не знаю. Мне пришлось проталкиваться мимо мужчин в лохмотьях, стоявших на ступеньках между двумя колоннами у входа. Один даже не посторонился, стоял как вкопанный, преграждая путь, только смерил меня взглядом с головы до ног. Я была вынуждена протискиваться, прижимаясь к его каменному телу. Я закатила глаза, выражая ему свое возмущение, и двинула его плечом, довольная собственной смелостью. В сущности, это и был мой мир. По рождению я относилась к грубым простолюдинам. Возможно, я отклонилась от предназначенного мне пути, а причудливые повороты судьбы тянули меня обратно. Возможно, выйдя замуж за Томаса, я подтолкнула его к тому, что он стал буйным, жестоким и превратился в убийцу. Это я разрушила его жизнь. Дрожжи заразила гниль, как говаривала моя бабушка. Дурная кровь загустела, как смола, обращая хороших людей в чудовищ.