Падшие в небеса. 1937 год

Послышались крики и отборный мат. Тюремщики гремели ключами. Топот кованых сапог и какая-то возня. Клюфт испуганно соскочил с кровати. Он свесил босые ноги — встав ступнями на холодный пол. От сквозняка и холодного камня, пальцы мгновенно замерзли. Трое тюремщиков схватили Спиранского. Старика скинули с кровати и поволокли к выходу. С грохотом упали его костыли. Евгений Николаевич безропотно молчал. Его тащили по полу, словно куль с картошкой. Конвоиры шипели и матерились.

— Сука, тяжелый, отъелся гад на народных харчах!

— Морда буржуйская!

— Мы тебя вылечим собака! Павел, как и остальные обитатели камеры, в оцепенении, наблюдали за этой ужасной картиной. Все произошло быстро. Конвоиры с несчастным Спиранским скрылись в коридоре. Но дверь не захлопнулась. В камеру вошел высокий человек в офицерской форме. Он внимательно окинул взглядом всех арестантов и презрительно сказал:

— Арестованные Клюфт и Пермяков, тоже собирайтесь! С вещами на выход!

Павел метнул взгляд на молодого колхозника. У того затряслись губы от страха — в голубых глазах застыл ужас. Клюфт тяжело вздохнул и нашарил под матрасом свои носки — стал медленно одеваться. Ваня, сидел, как загипнотизированный. Его рыжая шевелюра слегка колыхалась. Офицер грозно посмотрел на Пермякова:

— Ты Пермяков?

— Я, я гражданин начальник. Я Пермяков, — забормотал Иван.

— Ну, так одевайся, одевайся, что сидишь! — и тут взгляд военного упал на загипсованные руки колхозника. — Помогите, ему кто-нибудь! — рявкнул нквдшник. Попов соскочил со своей кровати и запрыгав на одной ноге — пересел на кровать к Пермякову. Железнодорожник решил помочь парнишке, надеть ботинки. Он натягивал их на ступни — бережно, словно отец ребенку, при этом, приговаривая:

— Ничего Ванюшка, ничего, не бойся, слишком, не бойся! Все нормально будет! Все нормально! Офицер хмыкнул и отвернулся. Павел встал и надев куртку, сурово спросил:

— Нам, что и мыло с зубным порошком забирать?

— Вам же, русским языком сказали — на выход с вещами! Все! Кончились ваши каникулы! Будни начинаются! Выпускной вечер, так сказать! А вернее — утренник! Давай пошевеливайтесь! Сегодня народу много будет! Вам же лучше! Раньше, как говорится — сядешь, раньше — выйдешь! Мать вашу! Троцкисты — шпионисты хреновы! Вредители, грабители, эксплуататоры- губители! Шевелись нечисть антисоветская! Это словно боевая тревога на военном корабле. Десятки ног стучат по железным лестницам и звяканье решеток. Топот сапог и шарканье тапочек по бетонному полу.

Тюрьма, слово страшное, сказочное существо — ожила, в этот ранний, утренний час. В ее чреве зашевелилось, задвигалось людское месиво. Колонны арестантов и тюремщики с ключами. Лай собаки и злые окрики. Движение, движение страшного колдовского замка — с силами тьмы, рабами и чудовищами. Клюфт шел в потоке нескольких арестантов. Сначала их было пятеро. Рядом семенил Ваня Пермяков. Впереди двигались спины еще двух человек. Позади Павел слышал, как шаркают подошвы еще троих узников. Их вывели из соседних камер. Шли молча. Лишь изредка Ваня шептал:

— Куда ведут? А? Паша, куда ведут-то? — хныкал рыжий парнишка.