Память сердца

Так прошли четыре месяца. А летом Косте неожиданно предложили работу киномеханика в Северном горно-промышленном управлении, на прииске Штурмовой, где имелась своя киноустановка. Недолго думая, Костя согласился. Всё-таки это была интересная работа, связанная с поездками и новыми впечатлениями. Однако действительность оказалась не столь радужной. Прииск Штурмовой, расположенный в восьмидесяти километрах к северу от посёлка Ягодное, был настоящим лагерем смерти. И все лагеря вокруг него – прииски имени Водопьянова, Горького, Челюскин, Ледяной, Свистопляс, Хатыннах, Таскан, Джелгала, Эсчан, Саганья, Бухрала (и многие другие) – были ничем не лучше. В этих лагерях заключённые добывали золото из неподатливой колымской земли. Объёмы выработки в начале тридцать восьмого были резко увеличены, а нормы питания доведены до последней черты. Заключённые вымирали целыми бригадами в течение промывочного сезона, для них не успевали рыть могилы; трупы складывали штабелями, как дрова, в каком-нибудь заброшенном бараке или прямо на улице (за неимением площадей). Всё это Костя видел каждый день, и от этого у него захватывало дыхание. Он до дрожи боялся встретить здесь отца. Но отца в этих лагерях не было. Борис Иванович находился в инвалидном лагере на 56-м километре. Попал он туда потому, что был искалечен во время пристрастных допросов. Но ещё неизвестно, что лучше (или хуже?) – попасть относительно здоровым в какой-нибудь Хатыннах и в течение трёх месяцев погибнуть там, или быть привезённым с выбитыми зубами и переломанными рёбрами в инвалидный лагерь, где всё равно придётся работать и хлебать баланду со сгнившей капустой и мёрзлой картошкой и умереть в конце концов, только не от пули и не от убийственного мороза, а от общего истощения и полного упадка сил, от нежелания жить после всего того, что довелось испытать.

Да, Костя не встретил в этих смертных лагерях отца. Но, глядя на измученных людей, напоминавших восставших из могил мертвецов, Костя не мог не думать об отце. При мысли о нём сердце его стискивало ледяной рукой, он весь покрывался холодным потом и долго не мог прийти в себя, пока усилием воли не заставлял себя подняться и заняться привычным делом. Это был уже не тот юноша, что два года назад ступил на прибрежный песок бухты Нагаево, не тот восторженный подросток, что с волнением и смутной радостью взирал на уходящие вдаль сопки. Вот он и попал в эту даль, увидел, что там! И увиденное не принесло ему ничего, кроме горечи и душевной боли. Однако он не делал попыток уехать домой. Ведь здесь оставался его отец, и он до сих пор ничего не знал о его судьбе. Однажды, правда, ему передали скомканную записку от отца, на которой он с трудом разобрал несколько слов, смысл которых сводился к тому, что отец жив и что он ни в чём не виноват. Расспросить посыльного об отце Костя не смог, тот сразу куда-то исчез, не назвав даже своего имени. Но Костя всё равно был ему безмерно благодарен, ведь тот сильно рисковал, передавая записку на волю. Он потратил время и силы, чтобы найти Костю на этих тысячекилометровых просторах. Да, это было сродни подвигу. Простая весточка от близкого человека была подобна чуду.

И всё же Косте удалось повидаться с отцом, и это было уже настоящее чудо – без всякого преувеличения. Эта встреча произошла летом тридцать девятого. А было так. Костя получил весточку от Миши Кирсанова, с которым они успели подружиться летом тридцать седьмого, когда Костя жил с отцом в Нагаево. Миша писал в записке, что один из заключённых киномехаников, некий Виктор Чайкин, обслуживающий лагеря вокруг Магадана, имеет сведения о его отце. Много в записке он сказать не мог, но настоятельно звал Костю приехать в Магадан и лично встретиться с Чайкиным, который поможет устроить встречу с отцом.

Прочитав эти строки, Костя уже не мог усидеть на месте. Он сразу пошёл к начальству и упросил отпустить его на несколько дней в Магадан по личной надобности. Потом был двухсуточный переезд на попутках. К вечеру второго дня, преодолев более шестисот километров по страшно пыльной, усеянной камнями Колымской трассе, одурев от пронизывающего ветра и жуткой тряски, Костя выпрыгнул из кузова на землю и, с трудом разминая затёкшие ноги, направился в клуб НКВД, где на правах расконвоированного работал киномехаником Виктор Петрович Чайкин – бывший главный механик крупного авиационного завода, попавший на Колыму за вредительство на производстве. С Костиным отцом Чайкин познакомился во время следствия. Он знал об отце гораздо больше того, что рассказал сыну. Он не стал говорить подростку про зверские избиения его отца, про «выстойки» и каждодневные унижения, про нелепые обвинения и неправедный приговор, справедливо решив, что если отец захочет, то сам всё расскажет сыну. А ему нечего лезть в это дело. Довольно и того, что он берётся устроить им встречу.