Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

Достопочтенный отец Ансельм в бытность свою аббатом Бека однажды сверх меры углубил свой ум в размышления и раздумия, и вид его являл, что раздумия его омрачают. И вот некто из его монахов, по случайности при этом присутствовавший, сказал ему: «Господине, отче, Богом вас заклинаю, скажите, о чем вы размышляете; ибо вижу, что размышления ваши вас омрачают». — «Скажу, — отвечал тот. — Вот о чем я думал: положим, некий богатый человек имеет стадо овец, и призывает он отрока столь немощного и малолетнего, что волку легче его унести, нежели любую из овец, и поручает отроку пасти своих овец, но с условием, что за душу любой погибшей овцы отрок отдает свою душу; разве он не должен был бы весьма устрашиться? Или если бы хозяин поручил пасти стадо одной из тех же овец, быть может, слабейшей и неразумнейшей среди них, и сказал так: «Овца, пекись об этих овцах, и ведай, что если погубишь одну из них, кровь ее взыщу от руки твоей, и будет душа твоя платой за душу ее»; разве не страшно было бы овце той? Как обрести ей уверенность? Так обстоит дело со мною. Я, я есмь малый отрок, я есмь овца слабая и немощная, я доступен козням врага более, нежели любой другой; и мне Бог поручил заботу об овцах своих, дабы я их вел, хранил, питал, притом с условием, что если по небрежности моей одна из них погибнет, душа моя будет платой за душу ее, и кровь ее от руки моей взыщет Бог. Потому страшусь, потому омрачаюсь, ведая, что страшно впасть в руки Бога живаго» (К евреям, 10, 31). Брат же заботливо сказал: «Господине, Бог с вами, зачем вы такое думаете и говорите? Никто не думает о том, о чем вы думаете; посмотрите-ка, другие аббаты веселятся и горя не знают». Ансельм возразил: «Быть может, Бог дал им уверенность, и потому они радуются и благодушествуют; мне же не дал, и потому я не без причин страшусь, ведая, что он с лихвой взыскивает талант свой с того, кому доверил» (От Матфея, 25, 25).

ВРЕМЯ РАСЦВЕТА (XII в.)

Термин «возрождение» в применении к XII веку не является общепринятым и общепризнанным, но в последнее время он все больше распространяется в зарубежном литературоведении и в работах по истории литературы средних веков. Имеется много доводов в его пользу, но в то же время он является и несколько спорным. Чтобы определить, может ли он быть закономерно обоснован, следует наметить кратко те основные черты, которые дают повод говорить о «возрождении»: что именно «возрождается» в XII в. настолько явно, чтобы этот термин можно было признать правильным?

Если начать рассмотрение этого вопроса с той сравнительно узкой области культуры, какой можно считать «изящную литературу» на латинском языке, которой и посвящены, главным образом, собранные далее образцы памятников и обзор их, то, по сравнению с послекаролингскими веками, действительно, можно наблюдать «возрождение» более широкого интереса к античному наследию и некоторое бескорыстное, не руководящееся ни практикой, ни необходимостью непосредственно морального поучения, любование красотой самой по себе, первые примеры которого мы видели в сочинениях Марбода, Бальдерика Бургейльского, Хильдеберта; это литературное движение, начинаясь уже в последней четверти XI в., действительно, разрастается в XII в., и его можно считать, после полуторавекового перерыва, «возрождением» интересов каролингской эпохи, причем, несомненно, более органическим, не идущим «свыше», от императорского двора, а захватывающим более широкие круги грамотных людей из духовенства и даже мирян; растет также забота об изяществе литературной формы и самого латинского языка, отсутствовавшая или принимавшая очень искаженные формы в IX—X вв.