Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков

30. В некое время один аббат, почитавшийся за мужа весьма набожного, беседовал с ним о делах монастырского благочиния, и в числе другого упомянул воспитывавшихся в обители школяров, присовокупив: «Что, вопрошаю, выйдет из оных? Злонравны они и неисправимы; днем и ночью мы непрестанно их бьем, а они по-прежнему делаются самих себя хуже». На это Ансельм с изумлением молвил: «Непрестанно их бьете? Каковы же они становятся с возрастом?» — «Тупы и звероподобны», — был ответ. Ансельм продолжал: «Что же побуждает вас устроять воспитание ваше так, что из человеков творите вы зверей?» — «А что, — вопросил аббат, — можем мы сделать? Всеми способами утесняем мы их, дабы они исправились; они же нисколько не исправляются». — «Утесняете? Скажи мне Бога ради, авва; если насадишь ты в саду твоем древо и тотчас отовсюду сдавишь его оградой, так что оно ни в одну сторону не сможет протянуть ветвей, а по прошествии нескольких лет уберешь ограду, какое вырастет дерево?» — «Совершенно негодное, с ветвями искривленными и спутанными». — «А кто будет в этом повинен, если не ты же сам, столь неистово его сдавивший? Воистину, так поступаете вы с вашими школярами! Они насаждены в саду церкви, да возрастут и принесут плод свой Богу; вы же отовсюду стесняете их угрозами, застращиваниями и ударами, ни в чем не давая воли. От такого неразумного стеснения в них умножаются, прививаются, разрастаются помыслы порочные и наподобие плевелов спутанные, овладевая ими настолько, что они в закоснелости духа гнушаются всем могущим послужить к их исправлению. По этой причине они, не видя от вас к себе ни любви, ни милосердия, ни благорасположения или кротости, не хотят верить, что и в будущем получат от вас что-либо доброе, но во всех действиях ваших усматривают одну злобу и недоброжелательство к себе. Происходит вещь весьма прискорбная: чем более возрастают их тела, тем более растет в них ненависть и склонность подозревать дурное, в каждый миг устремляя их к порокам. Поскольку ничто не преподается им в истинной любви, и они ничего не могут встречать иначе, как глядя исподлобья и искоса. 31. Но скажите мне, ради Бота, как возможно, что вы являете такое недружелюбие? Разве вы не человеки? разве не то же у вас естество, что у них? Хотели бы вы, чтобы с вами поступали таким образом? Ведь вы были то, что они суть ныне. Но оставим это. Неужели одними заушениями и розгами надеетесь вы образовать в них добрые нравы? Приходилось ли вам видеть ремесленника, который силился бы одними только ударами образовать из золотого или серебряного листа изящное изваяние? Не думаю. А как это бывает? Ваяя потребный образ, мастер то своим орудием легко сжимает и ударяет лист, то искусной лаской разглаживает и круглит его. Так должно поступать и вам, если вы хотите, чтобы школяры ваши просияли изяществом нравов; грозя им розгами, облегчайте им бремя лаской и подкреплением отеческой доброты и приветливости». На это аббат вскричал: «Какое облегчение? Какая ласка? Мы хотим строгостью приготовить их к приятию тяжкого и мужеского бремени». Ансельм же возразил: «Так, так. И хлеб, и всякая основательная пища хороша и здорова для того, кто может ее принимать. Дай, однако, загустевшее в творог молоко грудному младенцу, и ты увидишь, как он скорее давится им, нежели насыщается. Почему, объяснять излишне: дело ясно само собой. Так помните же, что как хрупкому и сильному телу определена разная пища в соответствии с силами их, так и хрупкой и сильной душе определено разное кормление по мере их. Сильная душа утешается и насыщается пищей основательной, сиречь тем, чтобы являть терпение в скорбях, не желать чужого, ударившему в одну ланиту подставлять другую, молиться за врагов, любить ненавидящих, и прочее в том же роде. Но душа хрупкая и только учащаяся служить Богу нуждается во млеке, сиречь в том, чтобы другие выказывали ей кротость, благожелательность, снисхождение, приветливое обращение, готовность с любовию помочь, и тому подобное. Если будете вы таким образом примечать, кто из ваших силен, а кто немощен, всех с Божиею помощью приобретете для Бога (I Коринф., 9, 20), насколько это от вас зависит». Услыхав это, аббат возрыдал и молвил: «Так, отклонились мы от истины, и свет разумения не воссиял нам!» — и, пав на землю у ног Ансельмовых, исповедал себя грешником и преступником, просил прощения за прошлое и обещал исправление в будущем.

Мы рассказали это для того, чтобы изъяснить, сколь много рассудительной доброты и доброй рассудительности было в Ансельме для всех и каждого.

Из речений достопочтенного Ансельма