Пан (пер. Химона)

— Разв это былъ мучительный для васъ день, господинъ лейтенантъ?

— Я полагаю, — сказалъ я и отвернулся въ сторону, — я полагаю, что испортилъ день себ и другимъ. Я бросилъ вашъ башмакъ въ воду.

— Это была замчательная выдумка.

— Простите меня, — сказалъ я.

XVI

Богъ мн свидтель, я ршилъ сохранить спокойствіе, что бы ни случилось. Разв я навязывался на знакомство съ ней?

Нтъ, нтъ, никогда; я очутился лишь въ одинъ прекрасный день на ея дорог, когда она проходила. И что за лто здсь, на свер. Майскіе жуки уже перестали летать, и люди становились для меня все мене и мене понятны, хотя солнце освщало ихъ и день и ночь. На что смотрли ихъ голубые глаза и какія мысли таились за ихъ страшными лбами? Впрочемъ, они вс были для меня безразличны. Я бралъ свои удочки и ловилъ рыбу два дня, четыре дня; по ночамъ я лежалъ въ своей хижин съ широко раскрытыми глазами…

— Я четыре дня не видлъ васъ, Эдварда?

— Четыре дня, врно. Но, послушайте, у меня много было дла. Вотъ подите, посмотрите!

Она повела меня въ залъ.

Столы были вынесены, стулья были разставлена по стнамъ; каждая вещь была переставлена съ своего мста; люстра, печь и стны были фантастически задрапированы черной матеріей изъ лавки и убраны верескомъ, рояль стоялъ въ углу.

Это было ея приготовленіе къ «балу». — Какъ вы это находите? — спросила она.

— Чудесно, — отвчалъ я. Мы вышли изъ комнаты.

Я сказалъ:-Но, послушайте, Эдварда, вы совершенно и окончательно забыли меня?

— Я васъ не понимаю, — отвчала она удивленно. — Разв вы не видите, все это я сама сдлала. Такъ возможно ли мн было притти къ вамъ? — Нтъ, — сказалъ я, — вы, можетъ-быть, не могли ко мн притти. — Я былъ утомленъ и измученъ безсонницей, слова мои безсмысленны и безсвязны, весь день я чувствовалъ себя несчастнымъ. — Да, вы не могли ко мн притти. Что я хотлъ сказать: однимъ словомъ произошла какая-то перемна между нами, что-то случилось. Да, но по вашему лицу я не могу прочесть, что именно. Какой у васъ страшный лобъ, Эдварда. Я сейчасъ только это замтилъ.

— Но я васъ не забыла! — воскликнула она покраснвъ и взявъ меня вдругъ подъ руку.

— Нтъ, нтъ, можетъ-быть вы и не забыли меня. Но тогда я совсмъ не знаю, что говорю. Одно изъ двухъ!…

— Завтра вы получите приглашеніе. Вы должны со мной танцовать. Какъ мы будемъ танцовать?!

— Вы проводите меня кусочекъ дороги? — спросилъ я.

— Сейчасъ? Нтъ, я не могу, — отвчала она. — Сейчасъ прідетъ докторъ и долженъ мн кое въ чемъ помочь, тамъ нужно кончить. Да, такъ на находите, что комната такъ сойдетъ? Но не думаете ли вы…

Передъ домомъ остановился экипажъ.

— Докторъ сегодня пріхалъ въ экипаж? — спрашиваю я.

— Да, я послала за нимъ экипажъ, я хотла…

— Поберечь его больную ногу, да. Нтъ, позвольте мн теперь удалиться… Здравствуйте, здравствуйте, докторъ! Радъ васъ видть. Какъ всегда, здоровы и бодры? Надюсь, вы извините меня, что я исчезаю.

На улиц, у крыльца, я обернулся еще разъ. Эдварда стояла у окна и смотрла мн вслдъ; она раздвинула обими руками гардины, чтобы видть; выраженіе ея лица было задумчивое. Смшная радость овладваетъ мной, я быстро удаляюсь отъ дома, легкой походкой, съ потемнвшимъ взглядомъ; ружье въ моей рук казалось легкимъ, какъ тросточка. «Если бы я ею обладалъ, я былъ бы хорошимъ человкомъ», подумалъ я. Я достигъ лса и продолжалъ думать: «Если бы я ею обладалъ, я служилъ бы ей неустанно, какъ никто, и если бы она оказалась недостойной меня и требовала бы отъ меня невозможнаго, я бы сдлалъ все, что могъ, да даже больше чмъ могъ, и я радовался бы тому, что она моя…»

Я остановился, всталъ на колни и въ порыв смиренія и надежды сталъ цловать какія-то травки на краю дороги, потомъ я снова всталъ.

Въ заключеніе я почувствовалъ въ себ увренность.

Ея измнившееся за послднее время поведеніе было просто ея манерой; она стояла и смотрла мн вслдъ, когда я уходилъ, она стояла у окна и слдила за мной взглядами, пока я не исчезъ, что же она могла сдлать большаго.

Мой восторгъ совершенно смутилъ меня, я былъ голоденъ, и я не чувствовалъ этого.

Эзопъ бжалъ впереди; минуту спустя, онъ началъ лаять. Я поднялъ голову; женщина, съ блымъ платкомъ на голов, стояла на углу, около хижины; это была Ева, дочь кузнеца.

— Здравствуй, Ева! — крикнулъ я.

Она стояла около высокаго сраго камня, лица у нея было красное, она сосала свой палецъ.

— Это ты, Ева. Что теб нужно?

— Эзопъ меня укусилъ, — отвчала она и потупила глаза.

Я осмотрлъ ея палецъ. «Она сама себя укусила». У меня мелькнула мысль, и я спрашиваю:

— Ты уже давно здсь стоишь и ждешь?

— Нтъ, не долго, — отвчаетъ она.

И прежде, чмъ кто-нибудь изъ насъ сказалъ еще слово, я беру ее за руку и веду ее въ хижину.

XVII