Пан (пер. Химона)

И я опять началъ говоритъ о войн, о положеніи длъ въ Крыму; но мысли мои были далеки отъ всего этого. Я больше не чувствовалъ опьяненія, я былъ ошеломленъ, почва ускользала у меня изъ-подъ ногъ, и я терялъ равновсіе, какъ это уже случалось много разъ. Я поднимаюсь съ софы и хочу итти. Меня задерживаетъ докторъ.

— Я сію минуту слышалъ хвалебную рчь по вашему адресу.

— Хвалебную рчь? Отъ кого?

— Отъ Эдварды. Она стоитъ вонъ тамъ въ углу и съ жаромъ смотритъ на васъ. Я никогда этого не забуду, у нея были совершенно влюбленные глаза, и она громко заявила, что любуется вами.

— Это хорошо, — сказалъ я, смясь.

Охъ, въ моей голов не было ни одной ясной мысли.

Я подошелъ къ барону, наклонился къ нему, какъ-будто я хотлъ ему что-то шепнутъ, и когда я былъ достаточно близко, я плюнулъ ему въ ухо. Онъ вскочилъ и уставился на меня, какъ идіотъ. Потомъ я видлъ, какъ онъ разсказалъ случившееся Эдвард и какъ она опечалилась. Она подумала про свой башмакъ, который я бросилъ въ воду, о чашкахъ и стаканахъ, которые я имлъ несчастье разбить, и про вс остальные поступки, совершенные противъ хорошаго тона; все это снова ожило въ ея памяти. Мн было стыдно, со мной все было кончено! Куда бы я ни оборачивался, я всюду встрчалъ испуганные, удивленные взгляды. И я удралъ изъ Сирилунда, ни съ кмъ не простившись, никого не поблагодаривъ.

XXIX

Баронъ детъ; прекрасно! Я заряжу ружье, пойду въ горы и сдлаю громкій выстрлъ въ честь него и Эдаарды. Я заминирую глубокое отверстіе въ скал и на куски взорву гору въ честь него и Эдварды.

И большой обломокъ скалы долженъ покатиться вдоль нея и съ силой погрузиться въ море, когда его корабль будетъ проходить мимо. Я знаю одно мсто, одну расщелину въ скал, гд уже прежде катились камни, прочистивъ себ путъ до самаго моря. Глубоко внизу — бухта для лодокъ.

— Два бурава! — говорю я кузнецу. И кузнецъ выковываетъ два бурава… Ева приставлена къ длу и должна съ одной изъ лошадей господина Мака здить взадъ и впередъ между мельницей и амбаромъ. Она должна исполнять мужскую работу — перевозить мшки съ зерномъ и мукой. Я встрчаю ее, она удивительно хороша съ ея свжимъ лицомъ. Боже мой, какъ нжно пылаетъ ея улыбка! Я встрчалъ ее каждый вечеръ.

— У тебя такой видъ; какъ-будто у тебя нтъ никакихъ заботъ, Ева, моя возлюбленная!

— Ты называешь меня своей возлюбленной! Я совершенно необразованная женщина, но я буду теб врна. Я буду теб врна даже и въ томъ случа, если бы мн пришлось изъ-за этого умереть. Господинъ Макъ съ каждымъ днемъ становится все строже и строже, но я не думаю объ этомъ; онъ приходитъ въ бшенство, но я ему ничего не отвчаю. Онъ схватилъ меня за руку и весь потемнлъ отъ злости, у меня же лишь одна забота.

— Какая же это забота?

— Господинъ Макъ угрожаетъ теб. Онъ говоритъ мн:- Ага, это лейтенантъ заслъ у тебя въ голов! — Я отвчаю:- Да, я принадлежу ему. — Тогда онъ сказалъ:- Ну, подожди, его-то я выживу. — Это онъ вчера сказалъ.

— Это ничего не значитъ, пусть его себ угрожаетъ… Ева, можно мн посмотрть, что твои ноги такія же маленькія? Закрой глаза и дай мн посмотрть!

И она падаетъ мн на шею съ закрытыми глазами. Дрожь пронизываетъ ее.

XXX

Я сижу на вершин горы и буравлю. Меня окружаетъ кристально-прозрачный осенній воздухъ, удары по моему бураву раздаются равномрно и въ тактъ. Эзопъ смотритъ на меня удивленными глазами. Чувство довольства пронизываетъ порою мою грудь; никто не знаетъ, что я здсь, на этой пустынной скал.

Перелетныя птицы улетли; счастливаго пути и радостнаго возвращенія. Одни синицы, да зяблики, да кое-гд горные воробьи остались жить на пустынныхъ, каменистыхъ обрывахъ и въ кустахъ: пип-пипъ… Все такъ стройно измнилось, карликовая береза — какъ кровь на сромъ камн. Здсь колокольчикъ, тамъ кулена поднимается изъ вереска, качается и тихо напваетъ псенку: слушай! Но надъ всмъ паритъ цапля съ вытянутой шеей, она направляетъ свой путь въ горы.

И наступаетъ вечеръ; я прячу свой буравъ и долото подъ камень и отдаюсь покою. Все дремлетъ, мсяцъ поднимается на свер, горы бросаютъ гигантскія тни. Полнолуніе, оно похоже на пылающій островъ, оно похоже на круглую загадку изъ латуни, вокругъ которой я хожу и которой я дивлюсь. Эзопъ поднимается, онъ неспокоенъ:

Чего теб, Эзопъ? Что касается меня, то я усталъ отъ своего горя, я хочу забыть о немъ, утишитъ его. Я приказываю теб лежать спокойно, Эзопъ, я не хочу, чтобъ меня безпокоили. Ева спрашиваетъ: — думаешь ты иногда обо мн? — Я отвчаю:- Всегда о теб. — Ева опять спрашиваетъ:- А доставляетъ теб радость думать обо мн? — Я отвчаю:- Прежде всего радость, никогда ничего другого, кром радости. — Тогда говоритъ Ева:- Твои волосы посдли. — И я отвчаю:- Да, они начинаютъ сдть. — Но Ева спрашиваетъ:- Они сдютъ оттого, что ты о чемъ-то все думаешь? — На это я ей говорю:- Можетъ быть. — Наконецъ, Ева говоритъ:- Значитъ ты не обо мн одной думаешь.