Пан (пер. Химона)

Эзопъ, лежи смирно, я лучше разскажу теб что-нибудь другое… Но Эзопъ стоитъ и нюхаетъ по направленію къ долин, онъ визжитъ и дергаетъ меня за платье. Когда я, наконецъ, встаю и иду за нимъ, онъ бросается впередъ со всхъ ногъ. На неб, надъ лсомъ, поднимается зарево, я иду скорй; тамъ громадный костеръ представляется моимъ глазамъ. Я останавливаюсь и пристально смотрю внизъ, длаю нсколько шаговъ и опять смотрю — моя хижина объята пламенемъ.

XXXI

Пожаръ былъ дломъ рукъ господина Мака, я понялъ это съ перваго же мгновенья; я потерялъ звриныя шкуры, птичьи перья, я потерялъ чернаго орла; все сгорло. И что же? Я пролежалъ дв ночи подъ открытымъ небомъ, я не пошелъ въ Сирилундъ проситъ убжища. Наконецъ я нанялъ заброшенную рыбачью хижину въ гавани и забилъ щели сухимъ мхомъ. Я спалъ на подстилк изъ краснаго горнаго вереска. У меня опять былъ пріютъ. Эдварда прислала посыльнаго и велла мн передать, что она слышала о моемъ несчастіи и что она предлагаетъ мн отъ имени отца комнату въ Сирилунд. Эдварда тронута! Эдварда великодушна! Я не далъ отвта. Слава Богу, у меня былъ теперь пріютъ, и мн доставляло гордую радость не отвчать на предложеніе Эдварды. Я встртилъ ее и барона на дорог, они шли рука-объ-руку. Я посмотрлъ имъ обоимъ въ лицо и поклонился мимоходомъ. Она остановилась и спросила: — Вы не хотите у насъ жить, господинъ лейтенантъ? — У меня уже готова новая квартира, — отвчалъ я и тоже остановился. Она посмотрла на меня; ея грудь поднималась и опускалась. — У насъ не случилось бы съ вами никакого несчастія, — сказала она. Въ моемъ сердц шевельнулось что-то въ род благодарности. Баронъ пошелъ медленно дальше. — Вы, можетъ-быть, не хотите теперь меня совсмъ видть? — спрашиваетъ она. — Благодарю васъ, фрёкэнъ Эдварда, что вы предложили мн пріютъ, когда сгорла моя хижина, — сказалъ я. — Это было тмъ боле благородно, что едва ли длали это съ согласія вашего отца. — И я благодарилъ ее, снявъ фуражку, за ея предложеніе. — Бога ради, неужели вы совсмъ не хотите больше меня видть? — сказала она вдругъ.

— Баронъ зоветъ, — сказалъ я и снова низко снялъ фуражку.

И я пошелъ въ горы къ своей мин. Ничто, ничто не должно было лишить меня самообладанія. Я встртилъ Еву. — Вотъ видишь! — крикнулъ я ей — господинъ Макъ не можетъ меня выжить отсюда. Онъ сжегъ мою хижину, а у меня другая… — Въ рукахъ у нея была щетка и ведро съ дегтемъ.

— Ну, что, Ева?

— Господинъ приказалъ поставить лодку въ пристани подъ скалой и просмолить ее.

Онъ слдилъ за каждымъ ея шагомъ, она должна была повиноваться. Но почему именно въ этомъ мст, почему не въ гавани?

— Господинъ Макъ такъ приказалъ…

— Ева, Ева, милая, изъ тебя длаютъ рабыню, и ты не жалуешься. Вонъ смотри, ты опять улыбаешься, и улыбка твоя блещетъ жизнью, хоть ты и раба.

Когда я пришелъ къ своей мин, меня поразила неожиданность. Я увидлъ, что здсь были люди. Я началъ разсматривать слды на волнахъ и узналъ отпечатокъ длинныхъ, острыхъ сапогъ господина Мака. «Что это онъ здсь шныряетъ?» подумалъ я и оглядлся кругомъ. Никого не видно. Никакого подозрнія не зародилось во мн.

И я слъ и началъ стучать по своему бураву, не предчувствуя, какое безуміе я совершалъ.

XXXII

Пришелъ почтовый пароходъ, онъ привезъ мн мой мундиръ, онъ долженъ былъ увезти съ собой барона со всми его ящиками съ раковинами и водорослями. Теперь онъ нагружался въ гавани бочками съ сельдями и ворванью; вечеромъ онъ долженъ былъ отойти.