Но у Томаса Глана были свои недостатки, и я не намреваюсь ихъ скрывать, такъ какъ я его ненавижу. Повременамъ онъ могъ бытъ наивенъ, какъ ребенокъ, онъ былъ такимъ добродушнымъ, и, можетъ-быть, благодаря этому онъ и очаровывалъ женщинъ. Кто знаетъ? Онъ могъ болтать съ женщинами и смяться надъ ихъ глупостями, и этимъ онъ производилъ на нихъ впечатлніе. Онъ говорилъ про одного полнаго господина въ город, что у него такой видъ, какъ-будто онъ носитъ жиръ въ панталонахъ, и онъ самъ смялся этой шутк, а я на его мст постыдился бы. Потомъ однажды, когда мы жили вмст въ одномъ дом, онъ доказывалъ свою ребячливостъ: моя хозяйка вошла ко мн утромъ въ комнату и спросила, что я хочу къ завтраку; впопыхахъ я отвтилъ: «Яйцо и ломоть хлба». Томасъ Гланъ сидлъ какъ разъ у меня въ комнат въ это время. Онъ жилъ наверху надо мной, подъ самой крышей, и онъ началъ, совершенной какъ ребенокъ, смяться надъ этой незначительной оговоркой и радоваться. «Яйцо и ломоть хлба», — повторялъ онъ, не переставая, до тхъ поръ, пока я не посмотрлъ на него удивленно и не заставилъ его замолчатъ.
Можетъ-бытъ, впослдствіи я вспомню еще другія смшныя его стороны, тогда я ихъ запишу и не буду щадить его, потому что онъ все еще мой врагъ.
Почему я долженъ бытъ благороднымъ? Но я долженъ сознаться, что онъ болталъ глупости лишь тогда, когда онъ бывалъ навесел, а въ обоихъ вышеупомянутыхъ случаяхъ онъ былъ больше, чмъ навесел. Но разв пьянство не есть уже само по себ большой недостатокъ?
Когда я встртилъ его осенью 1859 года, ему было 32 года, мы были съ нимъ ровесники. У него была въ то время борода, и онъ носилъ шерстяныя охотничьи куртки. Он были чрезмрно вырзаны, и, кром того, онъ еще оставлялъ верхнюю пуговицу незастегнутой. Вначал его шея показалась мн удивительно красивой, но вскор посл этого онъ сдлалъ меня своимъ смертельнымъ врагомъ, и тогда я уже больше не находилъ, что его шея красиве моей, хотя я и не выставлялъ ее напоказъ.
Я встртилъ его въ первый разъ на лодк, на которой я отправлялся на охоту въ то же самое мсто, что и онъ, и мы ршили продолжать наше путешествіе внутрь страны на волахъ, когда мы не сможемъ это длать по желзной дорог. Я намренно избгаю называть эту мстность, чтобы никого не навести на слдъ; но семейство Глановъ преспокойно можетъ прекратить свои воззванія по поводу своего родственника, ибо онъ умеръ въ томъ мст, куда мы похали и которое я не хочу назвать. Впрочемъ, я слыхалъ о Томас Глан, прежде чмъ его встртилъ, его имя было для меня не безызвстномъ; я слышалъ, что у него была связь съ норвежской двушкой изъ хорошей семьи и что онъ скомпрометировалъ ее, посл чего та порвала съ нимъ. Тогда въ своемъ глупомъ упрямств онъ поклялся отомстить ей на самомъ себ, а она преспокойно предоставила ему длать, что хочется, какъ-будто это совсмъ ея не касалось. Съ этихъ поръ имя Томаса Глана стало извстнымъ, онъ велъ себя дико, пилъ, какъ безумный, длалъ скандалъ за скандаломъ, и, наконецъ, подалъ въ отставку.
Это очень странный способъ, въ самомъ дл, мстить за отказъ.
Ходилъ еще и другой слухъ объ его отношеніяхъ къ этой молодой дам. Говорили, что онъ ее и не думалъ компрометировать, но что ея семья прогнала его изъ дому и что она сама содйствовала этому, посл того, какъ какой-то шведскій графъ, имя котораго я не хочу называть, сдлалъ ей предложеніе. Но этому послднему разсказу я мала довряю и считаю первый боле вроятнымъ, такъ какъ я ненавижу Томаса Глана и считаю его способнымъ на самое дурное. Но было ли это такъ или иначе, онъ самъ никогда не говорилъ о своихъ отношеніяхъ съ высокопоставленной дамой, и я никогда не разспрашивалъ его объ этомъ. Какое мн было до этого дло?
Когда мы сидли тамъ, на маленькомъ пароход, я не помню, чтобы мы говорили о чемъ-нибудь другомъ, кром маленькой деревни, куда мы хали и въ которой никто изъ насъ раньше не бывалъ.
— Тамъ должно бытъ что-нибудь въ род отеля, — сказалъ Гланъ и посмотрлъ на карту. — Можетъ-бытъ на наше счастье мы сможемъ тамъ остановиться; хозяйка — старая полуангличанка, какъ мн говорили. Вождь живетъ въ сосдней деревн, у него должно бытъ много женъ; нкоторымъ не больше 10 лтъ. — Я ничего не зналъ о томъ, было ли у вождя много женъ и была ли тамъ гостиница, и я ничего не отвчалъ; но Гланъ улыбнулся, и его улыбка показалась мн прекрасной.
Я забылъ, между прочимъ, упомянутъ о томъ, что его ни въ коемъ случа нельзя было назвать красивымъ мужчиной, хотя у него и былъ очень представительный видъ; онъ самъ разсказывалъ, что на лвой ног у него была старая огнестрльная рана, которая болла при каждой перемн погоды.
II