Паноптикум

— Я говорю: докуда мы сейчас идем? Вначале мы шли до совхоза, а теперь?

— Мы сейчас пойдем через лес, там будут железнодорожные пути. По ним мы дойдем до небольшого вокзала, а уж оттуда рукой подать до Киселевки. За этой деревней будет еще одна деревня — Рилка. Вот там-то и находится Сердце Полигона.

— Сердце? — переспросил Горемыка с усмешкой. — И как же оно выглядит, это сердце?

— Это место, где все сводится в единую точку, — ответил Жук, уже не глядя на Горемыку, а шагая дальше, — это центр Полигона.

— Понятно, понятно.

Горемыка шел за Жуком след в след. Двигались они не быстро, но и не медленно. Шаг за шагом углублялись в лесной массив, что начинался за совхозом, а солнце в это время расправляло свои желтые крылья над ними и начинало жарить, но спасительная тень деревьев сохраняла свежую прохладу в лесу, а вот на поле вчера в это время дня было очень жарко. Горемыка хотел было уточнить, какой сейчас час, но, подняв к лицу руку той стороной, на которой должен был быть циферблат часов, вспомнил, что часы он оставил по ту сторону Границы, так как Жук запретил их брать. Вот черт. И для чего вся эта морока с часами? Чтобы нагнать мистики? Для антуража? Несколько больших шмелей пролетели мимо Горемыки, двигаясь так, словно они были новенькими боингами. Он аж присвистнул. Деревья торчали из земли как воткнутые штопоры: такие же спиралевидные и заостренные. Горемыка закурил сигарету, и дым ее, смешиваясь с лесным воздухом, образовал нечто странное, своеобразный вкус, словно бы ощущение чего-то почти что забытого, отголосок давнего сна, который снился ему в другое время, в другой стране, в другой жизни, может быть, даже на другой планете. «Сны — это окна в другие миры, мой друг», — говорил старый индеец, но если это так, то почему же Горемыке снятся одни кошмары? Значит, ему доступны окна только в ужасные миры… или, быть может, просто все миры ужасны? Нет, такого точно не может быть! Иначе зачем все это? Вот она жизнь: в полетах пчел, в стрекоте сверчков и напоминающем биение часов треске цикад, в красоте полевых цветов и загадке темной ночи, что накрывает своим густым мраком Землю, когда одна ее сторона отворачивается от гигантского солнечного костра. Жизнь проще и ближе к нам, чем мы думаем, она вокруг нас, надо лишь отпустить этот цикл из бесконечного водоворота мыслей и рефлексий — и мы увидим жизнь, коснемся ее. Надо только избавиться от прозрачных стенок темницы, в которую заключено наше сознание, избавиться от них и слиться с этим потоком, с жизненной рекой, что впадает в океан вечности.

Что есть Полигон? Горемыка мог бы ответить, да вот только зачем? Бывают такие вопросы, лучшими ответами на которые являются вовсе не слова.

Они шли через кустарники и крапиву, дикий шиповник, ягоды которого напоминали бомбы, и похожие на сжатые кулаки комья земли.

— Что это за бугры? — спросил Горемыка, указывая на места, где земля пузырилась.

— Это пузыри. — Ответил Жук.

— Что?

— Пузыри. Их иногда можно встретить на территории Полигона.

— Как же они образовались? Гигантские кроты постарались, что ли?

— Может, и кроты. Мне-то почем знать?

— Понятно.