Паноптикум

Госпожа Даскал в один момент собрала со стола глубокие тарелки и вернулась из кухни с огромным подносом, на котором стояла такая же огромная миска с капустой. На этой неделе капуста уже второй раз появлялась в обеденном меню, и на лицах у всех было ясно написано глубокое уныние. Но госпожа Даскал тут же сообщила членам своей семьи фамилии всех соседей, у которых это блюдо появляется на столе по два, а то и по три раза в неделю, а так как среди них были и лица, принадлежавшие к категории пунктуально вносящих квартирную плату, то недовольство семьи Даскал вылилось в покорное смирение.

— Итак, было уже половина одиннадцатого, — продолжал свой рассказ глава семейства, — когда я вышел от Гуго. Не клади мне столько капусты… К кому же идти теперь? К Феликсу или к Алайошу? Я решил идти к Феликсу… даже не идти, а ехать на трамвае, так как чувствовал себя очень усталым. Что такое? Ты спрашиваешь, почему я сажусь на трамвай, когда там всего четыре остановки? Во-первых, не четыре, а шесть, а во-вторых, не перебивай меня без конца.

Феликс был у себя в магазине, вернее, в конторе за решеткой, за ухом у него торчал карандаш, и он что-то внушал служащему своим тягучим елейным голосом, которому Шандорка так хорошо умеет подражать: «Вы, господин Клементин, после двух лет службы все еще недостаточно знаете основные законы моей фирмы. Уже сорок пять лет, как мой магазин продает товары по твердым ценам, и торговаться у меня совершенно бесполезно: нравится это покупателю — хорошо, не нравится — ну и бог с ним. Я предупреждаю вас, господин Клементин, что если вы хоть раз уступите кому-нибудь филлер, то наши пути разойдутся». Феликс говорил тоном, не терпящим возражений, он вытащил из-за уха карандаш и поставил на лежащей перед ним бумаге птичку.

В этот момент я вошел к нему и сказал: «Здравствуй, Феликс, мне надо с тобой поговорить. Есть у тебя свободная минутка?» Феликс взял в руки лист, на котором было записано все, что он должен был сделать в тот день, долго и внимательно изучал свои заметки и наконец, растягивая слова, ответил мне: «Изволь, дорогой Иожи, я сделаю все возможное, чтобы втиснуть тебя между сегодняшними неотложными делами. Присядь, пожалуйста, и подожди минутку». Тут он вызвал к себе Верняка — ты помнишь еще старого Верняка? — и сказал ему: «Ну-с, дорогой господин Верняк, как обстоит у нас дело с комплектными наборами пуговиц? А бракованные женские чулки? Ах, так? Брак совсем незначительный? Тогда, может быть, стоит пустить их в продажу без скидки? Покупателям ничего не будем говорить, а если кто-нибудь из них заметит брак, то извинимся и тут же переменим. Я вас прошу проследить, господин Верняк, чтобы продавцы не забывали: у нас товары продаются только по твердым ценам. Наша фирма солидная, основа наших традиций — честность. Но молодежь не хочет этого знать. А о том, к чему может привести такое отношение к торговле, расскажет вам мой дорогой родственник… Правда, Иожика?»

Во время своей речи Феликс то и дело посматривал на меня через золотые очки. Я сидел на маленьком стульчике перед его клеткой, видел его многозначительное подмигивание и разглядывал весь этот большой модный магазин. Продавцы услужливо предлагали покупателям горы товаров, в беспорядке раскинутых на прилавках; особенно толпились около них того рода женщины, которые непременно хотят видеть ткань при дневном свете, чтоб уловить все оттенки цвета, и натягивают на руки прозрачные чулки, проверяя их качество. И над всем этим, как капитан на своем мостике, царит Феликс. Из своей клетки он руководит всем этим движением; перед ним стоит слегка повернутое зеркало, в которое он видит весь магазин: не ленятся ли продавцы и не тащат ли покупательницы пару чулок или шелковый платочек (учти, ведь это покупатели дорогого, модного магазина!).

Ты, конечно, помнишь, милая, что и мы когда-то вынуждены были начислять на стоимость товаров известную сумму, чтобы возместить украденное. И вот сижу я себе, наблюдаю, и тут вспомнился мне мой бывший магазин, как я сидел за конторкой, вроде Феликса, и мне очень взгрустнулось, даже слезы навернулись на глаза. Но Феликс вдруг сказал: «Мне удалось выкроить для тебя несколько минут, прошу покорно». Я вошел в клетку, сел на стул у его стола, достал полученную от Гуго сигару и закурил. «Трабуко»? Ты куришь «Трабуко»? — удивился Феликс. — Я рад, что твои дела идут так хорошо!» — «Эту сигару дал мне Гуго», — ответил я Феликсу, а он пристально посмотрел на меня и опять спросил: «Значит, ты был уже у Гуго?» Ты бы видела выражение его лица! Но я не хотел терять времени даром и сразу бросился в атаку: «Я буду говорить с тобой, как и подобает двум родственникам в нынешние времена. Мне нужны деньги, Феликс!» Сказав это, я почувствовал, что слова полились у меня с большей легкостью, хлынули потоком. Я говорил ему о детях, о бабушке, о трех стульях с зеленой обивкой, о комоде, о буфете и о том, как необходимо все это спасти, какое большое участие принял Гуго и что я совершенно не сомневаюсь в его, Феликса, чуткости.