Паноптикум

— Одним словом, ровно в половине десятого я нажал звонок на двери у Гуго. Мне открыла горничная в наколке (обрати внимание: когда у нас постельное белье еще проветривается на окне, у них горничная в наколке уже открывает дверь посетителям). Я сразу заметил, что она у них новенькая. Такая, знаешь, хорошенькая штучка, какие увидишь только на экране. (Мне, между прочим, сейчас пришло в голову, что мы очень давно не были в кино!) Горничная тут же сказала: прошу, мол, покорно, кого вам, мол, желательно видеть? А я ей на это: доложите хозяину, что его хочет видеть зять Иожеф Даскал. Тут горничная посмотрела на меня, да так посмотрела, что мне захотелось влепить ей пару пощечин. Не знаю, что она во мне узрела. Но все-таки направилась к Гуго, а сесть мне так и не предложила. И вот, изволите знать, стою я, значит, в передней (а, должен сказать, передняя у них такая, что у нас она могла бы сойти и за гостиную… камин и два огромных кресла, в них даже спать можно)… стою я в этой передней на прекрасном персидском ковре, на том самом, который Гуго получил в наследство после смерти папы, я даже помню, как он выцыганил этот ковер на другой день после папиной смерти (ты лучше меня знаешь своего братца, каким он умеет быть настырным, когда ему что-нибудь понадобится)… Налей-ка мне, жена, еще супу…

Так вот, стою я в передней и жду по крайней мере уже пять минут. Вдруг слышу голос Гуго из другой комнаты (дверь была открыта, а ты сама знаешь, как громко он всегда разговаривает): «И надо же, чтобы именно теперь его черт принес! Ну, ничего не поделаешь, давай его сюда…» Тут выходит горничная, опять смотрит своими нахальными глазами, которые меня сразу вывели из себя, и разрешает мне войти.

Гуго сидел у письменного стола и что-то писал. Он страшно растолстел, курит все те же огромные сигары и по-прежнему не встает, когда я вхожу в комнату. Всего один раз встал он передо мной, это было в двадцать третьем году, когда мы перебирались с магазином на улицу Доротти. Одним словом, прошу покорно, сидит он за столом, даже глаз не подымает и, не выпуская сигары изо рта, спрашивает меня: «Что случилось, Иожи? Очень мило с твоей стороны, что ты хоть изредка заглядываешь к нам, а то мы можем все поумирать, а вы даже и не узнаете об этом. Присаживайся. Мне нужно тут кое-какие дела закончить, но ты не смущайся, рассказывай, зачем пришел, мне это не помешает». Понимаешь, что за тип этот Гуго? Говорит: «Очень мило с твоей стороны, что хоть изредка заглядываешь к нам», — это для того, чтобы мне было труднее у него что-нибудь попросить. Ну что мне оставалось делать? Гуго сидит за столом и пишет какое-то длинное письмо, а я сижу в кресле и жду. Как я могу в такой напряженной атмосфере выложить ему свою просьбу? Говорю ему: «Пиши спокойно, Гуго, кончай свое письмо, а я могу и подождать». — Но Гуго мне на это упрямо: «Нет, любезный мой Иожика, прошу тебя, говори, рассказывай, потому что я страшно занят, у меня, слава богу, очень много работы. Как вы там живете, как дети? И закуривай, пожалуйста. Вон там, на столе, серебряный портсигар». Я открываю портсигар, а на внутренней стороне крышки написано: «Нашему дорогому директору с благодарностью и любовью от служащих Венгерских объединенных каменноугольных шахт». Беру сигару и закуриваю. Гуго бросает на меня взгляд и говорит: «Возьми еще сигару — дома выкуришь».

После долгого молчания я приступаю наконец к рассказу. Послушай-ка, мол, Гуго, я очень долго раздумывал и с женой советовался, идти мне к тебе или нет. Я не пытаюсь разжалобить тебя описанием нашего бедственного положения… Только дошел я до этого места, как вдруг у него на столе зазвонил телефон. Если бы ты видела этот телефон с красными и черными кнопками. Гуго берет трубку и так возбужденно начинает выкрикивать: «Ты очень любезен, что позвонил мне, я бесконечно обязан вашему сиятельству… Да что ты?! Ну конечно, для тебя я всегда найду время… Когда тебе будет угодно… Да, живем понемножку, благодарю, благодарю, ты очень любезен… Она тоже ничего, целыми днями вяжет… это ее новое увлечение… Чулки, пуловеры для бедняков… Ты ведь знаешь, какая у нее добрая душа. Что ты говоришь? Сто сорок тысяч пенгё? Да… да-а-а! Я уверен, что мы сумеем договориться по этому вопросу. Ваш покорный слуга! До свидания!»