Паноптикум

Мартон Жиго был талантливым человеком, паноптикум расширялся, совершенствовался, и господин Шрамм в скором времени заменил скромный деревянный балаганчик красивой каменной постройкой. В первом этаже разместились короли, императоры, убийцы и другие знаменитости, второй этаж хозяин отвел для так называемого естествоведческого материала. Прихоти и деловые соображения Бодога Шрамма с помощью искусства Мартона Жиго были воплощены здесь в изрядную коллекцию, в составлении которой принимала участие и госпожа Шрамм, урожденная Розалия Мальтичка, бывшая цирковая наездница, некогда демонстрировавшая чудеса верховой езды на знаменитой гнедой кобыле Пепите. В 1916 году она упала с лошади, получив перелом тазобедренной кости, и с тех пор — правда, еле заметно — хромала. Удачу, изменившую ей на цирковой арене, Розалия решила обрести на арене супружества, вступив в брак со все более богатеющим господином Шраммом. Небольшая хромота невесты не только не отпугнула его, а, наоборот, совершенно очаровала.

Супруги Шрамм собирали как наглядные пособия для творческих опусов Мартона Жиго все рисунки, изображающие венерические заболевания, какие только можно было найти в толстых словарях и медицинских справочниках, а когда и это показалось им недостаточным, они дополнили коллекцию, мобилизовав собственный опыт и фантазию. Мартону Жиго пришлось изображать даже операцию грыжи, которой подвергался Наполеон III; он сделал это под непосредственным заботливым наблюдением Розалии. Описание операции грыжи у Наполеона III господин Шрамм отыскал в берлинском журнале «Die Neue Deutsche Wissenschaft»[24] с цветными иллюстрациями: там была помещена длинная и обстоятельная статья под заглавием «Императоры и другие властители во время операции». На скульптуре Мартона Жиго, правда, виднелись всего две ноги и кровь, вытекающая из оперируемой части тела, а более интимные органы были прикрыты запылившейся полотняной тряпкой. Но зато под этим уникальным произведением искусства стояла подпись: «Операция грыжи у Наполеона III. Детям до 16 лет смотреть не разрешается!» Все, предшествующее операции, посетители должны были восполнить собственной фантазией, представив себе, как его величество снимает горностаевую мантию, победоносную, кованную золотом шпагу, императорскую корону и в голом виде ложится на покрытый клеенкой операционный стол, принимая позу, унизительную даже для агента по земельным участкам, не то что для надменного французского короля.

Жиго выполнил поставленную перед ним задачу очень умело и тактично. Он вылепил императорский зад с истинным почтением верноподданного, поместив его с должной для таких реликвий торжественностью на ложе из красного бархата. Вокруг зада Наполеона III собиралось всегда множество зрителей, люди даже становились в очередь, чтобы взглянуть на этот шедевр, и господин Шрамм подсчитал, что он приносит его культурному заведению по крайней мере полтораста-двести крон чистой прибыли ежемесячно.

Только у Мартона Жиго заработки не увеличивались. Он вечно получал одни авансы и очень маленькими суммами, да и те ему приходилось буквально вымаливать у своей хозяйки. Когда же владелица паноптикума, не раньше чем после десятка косвенных намеков или прямых просьб со стороны Жиго, выдавала ему один из таких авансов, то это всегда сопровождалось желчными замечаниями (а желчи у нее было хоть отбавляй):

— Может быть, вы боитесь, дорогой мой Жиго, что мы удерем? Не удерем мы. Не-ет, господин Жиго, мы не-е-е удерем. Вы не должны этого бояться, деньги за нами не-е-е пропадут.

Вместе с этими растянутыми гласными мадам Шрамм выдыхала огромные массы воздуха, застоявшегося в ее легких. Жиго никак не мог понять системы этих нескончаемых авансов, а также причины упреков госпожи Розалии, хотя Кубанек, рослый швейцар-словак, объяснял ему это общедоступным языком:

— Он не хочед за дебя пладидь налох. Он скубой женщин. Если он даед афанс, то он не саефлял, что ды рабодаешь дуд в панопдикуме.

Эту речь Кубанек произнес перед входом в паноптикум, где была выставлена восковая фигура известного женоубийцы Эрдейи. Он был изображен в костюме туриста и огромных черных очках в тот самый момент, когда собирался столкнуть в пропасть свою жену — артистку Анну Форгач. Горные вершины, на фоне которых происходила эта семейная драма, были воссозданы с помощью опрокинутых одна на другую корзин. Восковые фигуры были отделены от посетителей красным шнуром, который Кубанек и теребил, с трудом подбирая нужные слова. Для устрашения многоуважаемой публики Жиго увековечил артистку в ту трагическую минуту, когда одна нога ее уже висела над пропастью, а лицо было искажено смертельным испугом.