Паноптикум

Мстительное искусство Жиго изобразило Бодога Шрамма с удивительным натурализмом. Скульптор не забыл ни щетины, в таком изобилии выбивавшейся из ушей и ноздрей покойного, ни розовой бородавки над верхней губой с торчащим из нее единственным волоском. Творческая ярость художника не знала жалости. Его пальцы беспощадно мяли только воск, а ему казалось, что он мстит самому хозяину за долгие годы тяжелых обид.

Госпожа Розалия никогда не любила своего супруга, скорее даже испытывала отвращение к нему, но безбедное существование за всю совместную жизнь с ним заглушило в ней это чувство. Когда же Жиго своим магическим искусством воскресил из мертвых Бодога Шрамма, он тем самым разбудил в Розалии дремавшую в ней ненависть к мужу за то, что он не дал ей ни любви, ни радости. Жиго одевал восковую куклу, а в голове у Розалии мелькали такие оскорбительные мысли о покойнике, которые нельзя было бы не только высказать вслух, но даже самой себе в них признаться.

«Ну что ж, пусть хозяйка увидит, что у нее был за муж!» — сам себя подстрекал Жиго, наряжая своего бывшего хозяина по той моде, по какой он был одет на свадебной карточке, вытащенной Розалией из самой глубины пропахшего нафталином комода.

Прошло не более получаса, как воскресший покойник уже стоял посредине залитого лунным светом двора, в парадном одеянии владельца балагана. Цилиндр был ему малость великоват и потому опирался на красные уши; из-под сюртука, немного тесного и слишком туго обтягивающего по-бабьи жирную грудь, виднелся жилет голубиного цвета, застегнутый на одну пуговицу; на ногах были старомодные полуботинки; одной рукой в белой перчатке он опирался на черную трость с набалдашником из слоновой кости, другая была засунута в бездонный карман (покойник, бывало, с утра до вечера позвякивал находящимися там ключами и монетами). В петлицу сюртука была вдета восковая хризантема (когда-то она украшала фигуру убийцы с молотком); через весь живот спускалась толстая цепь (взятая взаймы у английского премьер-министра Чемберлена); изо рта небрежно, держась лишь на одной губе, свешивалась сигара (ее Жиго вынул изо рта у Черчилля), а маленькие капельки воска на висках должны были напоминать потомкам, что лоснящееся лицо господина Шрамма было постоянно покрыто потом. Идеальное совершенство зубов, видневшихся сквозь полуоткрытые губы, доказывало, что у Шрамма были вставные челюсти, щелкавшие во рту вне всякой зависимости друг от друга.

— Он был таким? — спросила хозяйка с дрожью в голосе и с ужасом в глазах.

— Таким! — коротко ответил Жиго.

Отойдя на несколько шагов, Жиго смотрел, прищурившись, на порожденное его местью чудовище. Иногда он переводил свой взгляд с восковой фигуры на Розалию. Опустив плечи, отведя назад локти и слегка разведя ладони, он как будто хотел этим жестом сказать: я здесь ни при чем. Хозяйка заметила взгляд Жиго и поняла его значение. При этом произошло нечто странное, чего не случалось никогда в течение всех этих долгих лет: по глазам Жиго и Розалии было видно, что они вполне довольны друг другом. Общая ненависть к покойному сделала их на какое-то мгновение сообщниками. Нельзя отрицать, что вознесенный на небольшой помост восковой господин Шрамм, лишенный дара речи и вообще не издающий никаких звуков — не кряхтящий, не пыхтящий, не торгующийся из-за выдачи авансов, — выглядел в цилиндре и с тростью очень импозантно и умиротворяюще действовал и на госпожу Розалию и на Мартона Жиго.

— Куда мы его поставим? — спросила хозяйка, еще раз обойдя вокруг фигуры своего супруга и стряхивая приставшие к его костюму пылинки.

Она поправила в кармашке у Шрамма белый носовой платок (взятый у Тоби Батлера), в точности так же, как она это обычно делала при жизни своего супруга. Жиго пожал плечами. Ему была совершенно безразлична дальнейшая судьба Бодога Шрамма: пусть ставят его куда угодно, хоть на крышу дома, или даже растопят на воск.

— Знаете что, Жиго? — спросила хозяйка тем особым тоном, каким она обычно сообщала самые удивительные свои мысли. — Охотнее всего я поставила бы его в паноптикуме.

Жиго был поражен.

— Да, Жиго. Вы, конечно, удивлены? Это замечательная идея! Таким образом мы действительно сохраним его в вечной памяти людей. Поставим его, например, в одном ряду с королем Югославии Александром VI, кардиналом Пачелли, Франко и Дьюлой Гёмбешем[25]. А Александра VI ведь уже давно убили, так чего же он у нас зря место занимает? Ну? Что вы на это скажете?

— Замечательно! — ответил Мартон Жиго, но по голосу его чувствовалось, что он все еще не пришел в себя от удивления. — Действительно, замечательно! Человек может только мечтать о такой вдове, как вы, хозяйка! Вот это и называется — почет покойнику, настоящий, неподдельный. И как вы предприимчивы даже в своем горе!

В этих словах Жиго и глухой услышал бы насмешку, но чванливость госпожи Розалии настолько заткнула ей уши, что она была безнадежней всякого глухого.