Паноптикум

— Пейте, Жиго, — Розалия наполнила его стакан, налила себе и первый раз в жизни чокнулась с Мартоном. — Ваше здоровье! — провозгласила она и залпом осушила стакан.

Жиго не умел так сразу вливать в себя вино, но, сделав судорожное движение кадыком, все же кое-как выпил стакан и поставил его на стол одновременно с Розалией. Глаза хозяйки сверкали. Всевозможные планы так и распирали ее пышную грудь, висящий на шее золотой крестик не по возрасту кокетливо вздымался от ее вздохов.

— Я очень сожалею, дорогой мой Жиго, что эта мысль раньше не пришла мне в голову. Выпьем еще по стаканчику! Вот так! Ничего винцо! А теперь, Жиго, берите моего супруга и несите его в зал. Мы его сразу же и поставим куда следует. О боже! Воображаю, что скажет господин Армхольц, когда увидит воскового Бодога! Да сюда сбежится вся публика из балаганов, весь парк! Памятник покойному Шрамму станет местом паломничества. Да это не восковая фигура, а именно памятник. Памятник, Жиго! Выпьем еще по одному! Хи-хи-хи! Пей, не стесняйся! Ну, давай чокнемся. Смотри мне в глаза, не опускай взгляда, Жиго, докажи хоть раз, что ты мужчина! Клянусь, что я съем собственный ридикюль, если завтра сюда не явится пятьсот человек! Пятьсот? По меньшей мере — тысяча!

И госпожа Розалия так хлопнула себя по ляжкам, что маленький Жиго весь задрожал. А она от радости прищелкивала языком и вскрикивала, точно ее щекотали, от каждой новой «идеи», осеняющей ее при виде восковой фигуры покойного супруга.

— Послушайте, дорогой мой Жиго, да слушайте же наконец! Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я стану показывать моего дорогого супруга за ту же цену, как и всех этих типов. Как бы не так! Моего славного Бодога я буду показывать за повышенную плату! Понимаете? За по-вы-шен-ную! — заорала Розалия и, придя в экстаз, так хлопнула Жиго по спине, что он мог бы даже персик проглотить, если бы тот находился у него во рту.

— Понимаю, — простонал Мартон, — как не понять! Вы очень понятно все объясняете, госпожа. И какие гениальные мысли! Только теперь я вижу, только теперь понимаю, что господин Шрамм был — как бы это сказать? — настоящим тормозом для вашей неисчерпаемой фантазии. Смело назначайте тройную цену. Нет, четверную. Я вас уверяю, госпожа, что вы можете смело запросить четверную цену за показ господина Шрамма. В конце концов, когда умирает король, то на его место сажают преемника, если уйдет его светлость правитель Венгрии, его место займет другой, когда отправляется на тот свет один папа, тут же приходит следующий. Если публике надоест смотреть на убийцу из Америки, вместо него можно поставить чудовище из нашей Прохладной долины, но Бодог Шрамм был только один, один-единственный, как еврейский бог.

Грудь Розалии колыхалась от волнения.

— Да, да, господин Жиго! Вы совершенно правы, будет четверная цена. А если слух о том, что хозяйка паноптикума показывает своего воскового мужа, разойдется так широко, что дойдет до газет, так ведь я могу заработать на этом целое состояние… Тащите же его скорее, берите под мышку и несите в зал… Мы сейчас же поставим его там, мой бесценный Жиго… Спешите же, Марци… О Марци, Марци!

Все пошло как по-писаному. Толпа валом повалила: здесь были владельцы соседних балаганов и весь персонал каруселей, посетители парка, великаны и лилипуты, артисты и циркачи, официанты ближайших ресторанов. В одной из газет появилась статья под заглавием: «Чуткая вдова», и тут уж началось такое, что госпожа Розалия не смогла управляться одна. Первый раз за тридцать лет, что Жиго работал у нее, она доверила ему кассу, но далеко не отходила, а стояла у двери, отвечая направо и налево на приветствия знакомых, и все время поглядывала на Жиго, не стащит ли он случайно хоть бы один филлер.

— Даже с того света дорогой мой супруг помогает нам зарабатывать деньги, — говорила она по временам Жиго, наклонясь к окошечку кассы, но тот ничего не отвечал, а все разглаживал десяти- и двадцатипенгёвые бумажки да складывал мелочь столбиками.

Одним словом, покойник давал прекрасный доход. Однажды вечером, после закрытия паноптикума, госпожа Розалия сидела за плетеным столиком в саду, пересчитывала деньги, ловко заворачивая столбики монет в бумагу. Жиго раскачивался на стуле, праздно опустив руки на колени, и вдруг сказал:

— Вот это я понимаю, хозяин! Настоящий хозяин! Даже после смерти он прекрасно руководит фирмой.

По лицу Розалии разлилась счастливая улыбка, слегка затуманенная облаком озабоченности.

— Не хвалите солнце, когда оно уже заходит, — бросила она ему. — Наш покойник уже теряет свою силу… Понимаете, Жиго? Посетителей меньше стало.

В последующие вечера кассовый баланс явно свидетельствовал о постепенном снижении притягательности покойного Шрамма. И однажды, во вторник, Розалия, закрыв глаза, сказала Жиго:

— Идем ко дну, Жиго!

В среду она подошла к восковому супругу, молча постояла перед ним, а потом бросила ему прямо в лицо:

— Ну? Что будем делать с тобой, Бодог? Капут?!