Паноптикум

— Оставь в покое аиста! Дети, не тревожьте его. Он делает это из принципа. Один раз аист прочитал в какой-то книге, что он стоит всегда на одной ноге, после этого его совершенно невозможно убедить стать поудобнее. Впрочем, это его дело и не стоит его разубеждать. У животных и так достаточно неприятностей. Вы думаете, что это шутка, целый день сидеть в клетке, особенно для животного, привыкшего как своей собственностью распоряжаться африканскими пустынями, где нет ни регулировщика уличного движения, ни светофоров и где можно бегать и прыгать, сколько вздумается? Или вы, может быть, думаете, что так приятно быть зоопарковым орлом? Бедный старый орел Гедеон — и почему его назвали Гедеоном? — целый день сидит на самом верху скалы, возведенной у него в клетке, откуда ему видны железнодорожные пути, ведущие к Западному вокзалу, и внушает себе, что он царь птиц. Бедняжка! Он уже окончательно впал в детство. Целыми днями сидит он у себя на скале и смотрит на скорые поезда, а заодно и на пассажирские с товарными (откуда ему знать, какие это поезда?); только иногда слетает вниз, когда ему приносят еду: два с половиной килограмма конины в день, и он так бросается на это мясо — как бы вам это лучше объяснить? — ну как будто оно добыто им самим где-то среди североафриканских гор, а не куплено для него дирекцией зоопарка за наличные деньги на центральной лошадиной бойне. В зоопарке двадцать четыре орла, но Гедеон среди них самый старый. Он был стар уже и тогда, когда попал сюда, но и до нынешнего дня у него еще не совсем зажила рана на крыле, которое ему подстрелили несколько десятков лет назад. Старик Гедеон сидит наверху и ведет себя так, как и подобает горному орлу из хорошей семьи.

Я умею думать мыслями животных, поэтому понимаю, что его гнетет и почему у него всегда такое плохое настроение. Прямо перед его клеткой находится чудесный пруд, где живут аисты, дикие гуси и другие провинциальные птицы — ведь вы их знаете. Павлины тоже гуляют по берегу пруда, хоть и не заводят дружбы с дикими утками. Ну так вот, старый Гедеон видит с вершины своей скалы — а вам известно, что это за скала, — всех этих птиц, гуляющих и летающих на свободе, а аист целый день мозолит Гедеону глаза, стоя перед ним на одной ноге: аист ведь прекрасно знает, что если он будет стоять на двух ногах, то ни одна собака на него не оглянется. Вот теперь и скажите вы сами, что может при этом чувствовать орел? Ничего удивительного нет в том, что он совсем выжил из ума. Орел, как-никак, царь птиц, а ему приходится сидеть в запертой клетке вот уже много десятков лет, как какой-нибудь… ну, скажем… канарейке, в то время как ничтожный павлин пыжится перед ним и разгуливает у него на виду, как будто он вовсе не местный житель, а посетитель зоопарка с входным билетом в кармане.

Конечно, ни аист, ни дикие утки, ни павлин не улетят из зоопарка. У павлина рабская душа — он прекрасно знает, что его нигде не будут так хорошо обслуживать, как здесь, а орлу наплевать на два с половиной килограмма конины. Нашего орла не подкупишь какой-то там кониной. Попробовали бы открыть перед ним дверцу клетки, он тут же взмыл бы ввысь, и лишь одному ему известно, как высоко бы он поднялся.

Абриш Розенберг возвел руки к небу, как будто хотел показать, куда взлетел бы орел, а ребята почувствовали глубокую симпатию и жалость к горному орлу и к диким зверям. Он продолжал:

— Но давайте посмотрим на павлина, ребята. Неужели вы думаете, что павлин счастлив? Конечно, в красоте ему не откажешь, особенно когда он распустит хвост и покачивает им, как веером, но зато и тщеславен же он! Некоторые из них даже погибают от этого тщеславия, и, представьте себе, бывают среди павлинов даже случаи самоубийства. В прошлом году, например, один павлин сделал себе харакири: клювом распорол собственный живот. Вантцнер говорит (а у него обо всем есть свое частное мнение, так как он считает себя великим специалистом), что павлин имеет очень деликатную нервную систему. Вот и этот павлин — а звали его Мадам Куку и был он не павлин, а пава — кончил жизнь самоубийством, потому что у него в хвосте сломались два пера. Это так огорчило Мадам Куку, что она еще с вечера начала дырявить себе живот клювом, а когда утром я принес ей завтрак, она лежала бездыханной к луже крови. Вот это тщеславие, по мнению Флориана Вантцнера, и было причиной смерти павлина, но Вантцнер просто дурак и разбирается в животных, как курица в азбуке, хотя и воображает о себе невесть что, особенно после того, как Хорти пригласил его однажды в свой замок охотиться на дикого кабана. С тех пор просто невыносимым стал этот Вантцнер — как посмотрит на какого-нибудь зверя, так и сморозит глупость. Мадам Куку кончила жизнь самоубийством вовсе не из-за сломанных перьев, и это говорю вам я, Абриш Розенберг, которого Хорти никогда не приглашал к себе на охоту.

Розенберг велел детям подойти к нему поближе и зашептал им тихим взволнованным голосом, будто поверяя большой секрет. Ребята слушали его очень внимательно.