Паноптикум

— Теперь у вас есть все основания надеяться на лучшее. В этом не может быть никаких сомнений! В планы революционеров входило свержение всех высокопоставленных лиц, они хотели посадить самых обыкновенных крестьян и мастеровых на такие места, которые принадлежали всегда лишь титулованным особам или родовитым дворянам. Его величество, дорогие мои друзья, в этом случае, безусловно, поставит первоочередной задачей защиту общественного порядка, отказавшись от безграничной доверчивости, которая уже не раз являлась причиной невзгод для таких достойных людей, как, например, собственный палач его величества.

Тем временем мастер Шиндер выпил уже три стопки: одну за короля, другую за себя и третью за своего гостя. Он все больше и больше проникался верой в будущее: крепкий напиток и случайная улыбка судьбы возбуждали в нем радужные надежды. Розамунда — идеальная жена и мать — с горячностью объясняла гостю:

— Семь повешенных! Это, считая минимум по тридцать серебряных форинтов с головы, составит двести десять форинтов. Очень приличная сумма по нынешним временам! Мы уплатим все долги, да еще и останется кое-что. Купим новое постельное белье, праздничный костюмчик Кашпарчику, сапоги мужу, да и сама я не могу же вечно ходить голой. Тогда и монахов, приходящих за подаянием, мы не отошлем с пустыми руками!

— Совершенно верно! — подхватил гробовщик. — Что могут подумать бедные люди о нашем короле, когда они видят, что даже о своем исполнителе приговоров он не заботится должным образом?

— Так оно и есть, — поддакнула Розамунда. — Это позор для его величества. Но, может быть, теперь мы оправимся. Должна вам сказать, господин Тотенвунш, что вот приближается наш любимый праздник святого рождества, совсем мало времени осталось до него, а у нас нет денег даже для покупки приличной елки. Но с семи революционеров… — ну, скажем, с шести: ведь с нашим добрым королем никогда нельзя быть уверенным, — все-таки нам перепадет достаточно, чтобы мы могли отметить наш любимый праздник… — так закончила свою речь госпожа Шиндер, и было видно, что под ее огромной грудью теперь бьется успокоенное сердце.

Томаш Шиндер сделал жене замечание:

— Не забегай вперед! В данный момент у нас нет ни гроша за душой, да и откуда знать: может быть, ввиду массового повешения мне заплатят не с каждой головы, а за всех оптом? Гудерих XIII — добрый король, в этом сомневаться не приходится. Но именно из-за своего чуткого сердца его величество всегда проявляет больше внимания к приговоренным преступникам, чем к тем должностным лицам, которые вынуждены содержать свои семьи. Все это со временем, безусловно, приведет к ослаблению общественной безопасности.

Улрих Тотенвунш встал на защиту короля:

— Самым характерным признаком ослабления общественной безопасности как раз и является печальная судьба нашего исполнителя приговоров. Но я все же уверен, что в скором времени все изменится к лучшему. По моему глубокому убеждению, для людей, источник дохода которых зависит от степени преступности наших сограждан, временные затруднения никогда не могут стать окончательной катастрофой! Выше голову, друг мой Томаш! Провидение всегда помогает честным людям.

Улрих Тотенвунш на прощанье опрокинул еще одну стопку, крепко и сердечно пожал руки хозяевам, водрузил на голову цилиндр и удалился из дома.

Во дворе он дружески похлопал по плечу маленького Кашпара: мы, мол, оба мужчины!

— Расти большой! — сказал он мальчику и нетвердыми шагами поплелся по заснеженной дорожке к ветхой калитке.

Новости, принесенные Улрихом Тотенвуншем, соответствовали действительности: через несколько дней верховные судьи собрались, чтобы решить судьбу семи революционеров. Последовали полные волнений дни. Томаш Шиндер прилежно посещал судебные разбирательства, ни за какие сокровища мира не согласился бы он пропустить хоть один день; он первым являлся в зал заседаний и, вытаращив глаза, внимательно следил за всем происходящим. Ничто не ускользало от его взгляда: он контролировал показания, производил расследования, все обнюхивал, все высматривал, был куда бдительнее судей. Он страшно боялся, что судьи могут признать преступление недостаточным и установят слишком мягкое наказание; поэтому, когда взор председателя суда случайно останавливался на нем, Шиндере, он негодующе тряс головой, чтобы этим жестом подчеркнуть свою преданность монархии. Вообще палач вел себя на суде крайне несдержанно: громко высказывал свое одобрение и еще громче возмущался, так что председатель суда был вынужден несколько раз призывать его к порядку или предостерегающе постукивать карандашом по столу. Семь революционеров держали себя с совсем не подобающим их положению спокойствием; мастер Шиндер находил, что они ведут себя слишком высокомерно, выступают, как на митингах, и в словах их не чувствуется никакого раскаяния, даже не на все вопросы судей они склонны отвечать.

— Мерзавцы! — воскликнул палач полным ненависти голосом, за что и получил от судьи выговор, отягощенный пятью форинтами штрафа.