Паноптикум

Постепенно в дом исполнителя приговоров Томаша Шиндера стали наведываться люди со всей округи: приходили из Позенфельде, Круменау, Бланкенхорста, Шамфельда, Цвиттерау и Дюнекирхфельда, усаживались вокруг разукрашенной желтыми и синими изразцами печки, оживляли выпивкой эти уютные вечерние сборища, превращенные ревностной заботливостью кредиторов и рассказами мастера Шиндера об особо интересных случаях из его профессии в незабываемо приятные, овеянные семейным теплом беседы.

— Расскажи-ка Томаш, — обращался к хозяину гробовщик, — как это было с тем храбрецом, что в последний момент выдернул голову из петли?

И Томаш рассказывал, украшая свое повествование милыми подробностями, так живо и занятно, что отблеск огня из печки освещал лишь одни раскрытые рты и внимательные глаза слушателей, сидевших на низеньких скамейках.

— Да, доложу я вам, — заявил Улрих Тотенвунш, показывая на палача, — этому человеку цены нет!

Ровно за три дня до рождества наконец-то ожидалось обнародование приговора. Взволнованные кредиторы разбудили в этот день Томаша Шиндера, как говорится, с первыми петухами. Они принесли ему на дорогу фляжку золотистой палинки и мягкую сдобную булку, не забыв снабдить его также добрыми пожеланиями и мудрыми советами, а Улрих Тотенвунш сказал ему на прощанье:

— Спокойствие, дорогой друг! Попомни мое слово: всех семерых поручат повесить тебе во имя служения справедливости, все пойдет как по-писаному, и кредиторы благословят твое имя. Храни тебя господь, дорогой Томаш! Да сопутствует тебе во всем удача!

А Томаш, опершись на изгородь и слегка смущенный такими торжественными проводами, обратился к друзьям с ответным словом:

— Благодарю вас за вашу доброту, а главным образом за доверие. Обещаю не разочаровать вас. По моим расчетам, сегодня пополудни обнародуют приговор, завтра представят этот приговор на подпись его величеству королю — да не покинет его энергия, необходимая для счастливого царствования! И если он тут же во славу божию подпишет все семь приговоров, то приговоренные проведут ночь в камере смертников, а на другой день на рассвете или самое позднее в полдень… — Тут Шиндер обеими руками воспроизвел в воздухе акт повешения с таким совершенством и реальностью, что даже многое в своей жизни повидавшие кредиторы зажмурили глаза.

— А в сочельник к вечеру наш друг Шиндер сможет уже вернуться домой, если все обойдется благополучно, — добавил Тотенвунш.

— С помощью божьей все пойдет как по маслу, иначе и быть не может, — отозвался Томаш. — Что же касается остального, то все так и будет, как сказал мой уважаемый друг Улрих Тотенвунш. В святой сочельник к вечеру, а может быть и на час-другой раньше, я буду уже дома! А ты, Розамунда, — обратился он к жене, — приготовь все для праздника, купи красивую высокую елку, убери ее получше, приготовь ужин повкуснее, а если тебе что-нибудь понадобится, без колебаний обращайся к нашим дорогим друзьям… Я уверен, что они тебе во всем помогут…

— Предоставим кредит… — послышалось с разных сторон.

— Да и как не предоставить под такое обеспечение! — прищелкнул языком Дракмешер, мясник, уверявший всех, что язык у него достигает тринадцати сантиметров.

— Спасибо, друзья, — закивал головой Шиндер, — благодарю вас за вашу доброту. Имейте доверие ко мне, к богу, а после всего этого и к королю.

Кредиторы, возведенные в благородную степень друзей, уже настолько освоились с мыслью о семикратном смертном приговоре (потому что, к счастью, все же оказалось, что и седьмой был революционером), настолько были уверены в немилосердии судей, что ни одному из них даже в голову не пришло сомневаться. Они всей толпой проводили Томаша Шиндера до самой околицы, еще раз сердечно попрощались с ним, и Томаш зашагал по направлению к городу.

Тяжелые сапоги исполнителя приговоров равномерно постукивали по слегка присыпанному снегом шоссе между двумя рядами стройных тополей, а верные друзья махали ему вслед носовыми платками до тех пор, пока он, дойдя до опушки леса, окончательно не скрылся за поворотом дороги.

В положенное время, то есть 24 декабря 1637 года, в сочельник, исполнитель приговоров вернулся к себе в село.

Он шел по шоссе слегка неуверенной походкой, очевидно под воздействием выпитых в городских кабаках вин. Его друзья, почитатели, последователи, кредиторы (все эти понятия теперь уже слились в одно) ждали его у первого поворота шоссе, и, когда показалась массивная фигура Шиндера, с опушки леса послышались громкие крики: «Ура!»

— Да продлит тебе бог жизнь! — воскликнули они все нестройным хором, как это у нас принято.