Паноптикум

— Штуксу, конечно, хорошо говорить. Он может сесть в горячую ванну, гувернантка вымоет ему задницу и отнесет на кровать, чтобы он, не дай бог, не чихнул. Ему так легко быть чистым! Ну а мне каждое утро приходится умываться во дворе, даже тогда, когда плевки замерзают на лету. В нашем квартале все дома такие. Но когда-нибудь, вот увидишь, я набью этому Штуксу рожу.

Но Кликар не набил рожу Штуксу, хотя ему и очень хотелось это сделать. Своим спасением Штукс был обязан либеральному мировоззрению классного наставника. Тот никогда не упускал случая напомнить Кликару, если у него, скажем, падала с шумом на пол чернильница:

— Ты не забывай, что учишься здесь бесплатно: тебе надо вести себя как можно тише.

И Кликар, черт его знает почему, был самым тихим мальчиком в классе.

На следующий день Кликар, как всегда очень аккуратно, пришел в школу, сел за парту, положил в нее свои со всех точек зрения грязные книги и еле слышно застонал.

— Что с тобой? — спросил я.

— Простудился! — ответил он и зашелся лающим кашлем. Глаза у него опухли от насморка, нос покраснел, на висках вздувались жилы. Если бы я так сильно кашлял, то меня отвели бы к врачу. Если бы так кашлял Штукс, то к нему вызвали бы врача домой. Ну а Кликар кашлял просто так, врача ему не полагалось.

Во время утренней молитвы он два раза очень громко чихнул. Классный наставник по окончании молитвы не преминул заметить:

— Ты, Кликар, учишься здесь бесплатно, тебе надо вести себя как можно тише, — и укоризненно покачал головой.

Штукс был очень возмущен и тоже покачал головой.

На второй день Кликар не пришел в школу. В журнале отметили, что он отсутствует. А Штукс сказал шепотом на ухо соседу, но так громко, чтобы слышал учитель:

— Прогуливает!

На третий день я получил по почте письмо:

«Дорогой друг! Я тяжело заболел, и мне сказали, что я долго не смогу ходить в школу. У меня воспаление легких, которое я схватил во дворе, когда умывался, потому что было ужасно холодно. Очень прошу тебя: набей рожу Штуксу, так как сам я долго не смогу сделать этого. Дружески обнимаю тебя.

Иштван Кликар»

Все последующие дни никто не вспоминал о Кликаре. Даже имени его не произносили. Только утром во время переклички классный наставник отмечал в журнале, что его нет в классе.

— Отсутствует Кликар! — довольным голосом кричал Штукс.

Надо честно признаться, что никто не сожалел о Кликаре. Он никогда не был органической частью чрезвычайно благородного «первого А» класса. Но однажды Грошнер пришел к нам с особо торжественным видом, сложил на груди руки, возвел глаза к небу и довел до нашего сведения следующее:

— Дети! Ваш дорогой и любимый товарищ Иштван Кликар, заболевший воспалением легких, переселился вчера в лучший мир. Земные останки усопшего будут упокоены на веки вечные в четверг в половине шестого.

— Ну что ж, для него, бедняги, это, пожалуй, к лучшему! — шепнул мне на ухо Штукс, выражая в короткой сентенции свое мнение о пролетариате, согласно которой бедным лучше умирать, так как им все равно жить не на что…

— Он схватил простуду, когда мылся во дворе! — крикнул я учителю. Грошнер посмотрел на меня, потом вынул носовой платок и ответил растроганно:

— Не будем доискиваться причины смерти. Пути господни неисповедимы.

В холодный январский день состоялись похороны. Весь класс пришел отдать последний долг усопшему. Грошнер взволнованным голосом произнес речь.

— Мы предаем земле тело Кликара. Он сын бедных родителей, но по своему прилежанию и поведению был достойным для вас товарищем! — И губы учителя задрожали от еле сдерживаемых рыданий.

Штукс испуганными глазами смотрел, как опускали гроб в могилу, по носу у него покатились две слезы. Очевидно, это был маленький аванс собственным похоронам, на которых он, несмотря на все богатство своих родителей, не сможет присутствовать в качестве зрителя…

После похорон я отозвал Штукса в сторону и без всякого объяснения закатил ему такую оплеуху, что у него потекла кровь из носу.

Так была исполнена последняя воля Иштвана Кликара.[12]

1935

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ

Эти заметки я получил от К. К. — венгерского буржуазного писателя, известного некоторыми прогрессивными тенденциями. Они попали ко мне после его смерти. В письме на мое имя К. К. просил опубликовать их, если мне представится такая возможность. Вот я и выполняю его просьбу.

История моей смерти

Допустим, что безнадежно душным летним вечером я пришел к своей любовнице, проживающей в скромной квартире на втором этаже. Все это — и любовница, и скромность обстановки, и второй этаж — вполне соответствовало моей развратной натуре, не признающей старости, несмотря на то, что мне перевалило за семьдесят пять, и моему материальному положению и моему отвращению к крутым и высоким лестницам.