Паноптикум

Через три месяца все село было в боевой готовности. Крестьяне, пожарные и даже сам брандмайор с любопытством ждали первого пожара. Но пожара не было. Крестьяне жаловались, что даже трубку выкурить нельзя спокойно, так как всякие приказы строго регламентировали курение. Для женщин были созданы правила, как безопасно топить печи. Был совершенно точно разработан способ зажигания церковных свечей, что же касается керосиновых ламп, то устав обращения с ними состоял из тридцати шести параграфов. Гузмичка привел все в Седерфальве в такой образцовый порядок, что долгожданный пожар мог возникнуть лишь с большим трудом. Однажды, правда, во дворе Гергея Мучника загорелся стожок сена, и пожарные, к великому удовольствию крестьян, ретиво взялись за дело, устроив такой потоп, что Гергей Мучник для возмещения убытков хотел подавать на них в суд. Но Гузмичка двумя мощными оплеухами убедил Мучника, что подрывать престиж пожарной команды не следует.

Нарядный мундир значительно поднял любовные шансы тех, кто в него облачился. Без всякого преувеличения можно сказать, что в Седерфальве любовь вошла в моду. На свет появлялись дети, которые не походили на своих отцов; совершенно неожиданно две девицы родили здоровых мальчуганов, а повивальная бабка, недавно еще нищенствовавшая, получила кредит в мелочной лавке. Лига борьбы против семей с одним ребенком выдала Седерфальве почетную грамоту, с радостью констатируя возросшую рождаемость, беспримерную в летописях комитата. Таким образом, любовь в Седерфальве была приравнена к патриотической деятельности. Само собой разумеется, пальма первенства в этой области принадлежала Гузмичке. Он развлекал дам в зарослях кукурузы, а если их мужья выражали недовольство, то бравый брандмайор с помощью нескольких пощечин заставлял их отказываться от своих претензий. Но зато Гузмичка, человек по природе благодарный, позволял пострадавшим мужьям беспрепятственно курить свои трубки в любом месте, даже на стогах сена. Подобные привилегии, носящие всегда случайный и кратковременный характер, способствовали еще большему росту авторитета брандмайора. Люди не обижались, даже если он стрелял в их окна из револьвера: они считали это лишь проявлением его «пылкого нрава». Свобода личности трещала под его железным кулаком по всем швам, но это не вызывало большого возмущения хотя бы потому, что народ Седерфальвы и не подозревал о существовании подобного блага. Гузмичка неустанно занимался делами общественного масштаба, созывал сборы, заменял старые значки новыми, выдвигал и назначал, возвышал и повергал в прах; он даже заказал особый марш для своей команды и устроил театральное представление, а гонорар местных примадонн пожертвовал Лиге борьбы против семей с одним ребенком. Крестьяне покуривали трубки, пуская кольца дыма, и одобряли деятельность брандмайора, а если находился какой-нибудь смельчак, открыто выражавший свои сомнения в заслугах Гузмички, ему говорили примерно следующее:

— Да, он действительно человек крутого нрава! Но зато у нас теперь порядок и спокойствие. Как на кладбище! — И нельзя было понять, говорили они это в шутку или всерьез.

Так прошел первый год жизни и деятельности в Седерфальве его благородия брандмайора Петера Гузмички из Гузмичей.

Будет беда!

Теперь в Седерфальве было все. Не было только пожаров. Пожаров не было ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной. Их не было круглый год.

— Ничего, где-нибудь да загорится! — успокаивали друг друга крестьяне, пожарные и сам брандмайор.

Но нигде не загоралось. Один раз, правда, вспыхнула крыша на доме еврея Соломона, но этот пожар был потушен в течение двух минут без всякой подготовки другим очень влиятельным брандмайором, а именно дождем. За неимением работы организационный гений Гузмички обратился к иным сферам. Брандмайор стал заниматься градостроительством, упорядочением нравственности, контролем, страхованием, проведением праздников, благотворительностью и здравоохранением. Одним словом, его команда занималась всем на свете, кроме пожаров. А ведь Седерфальва не избежала и так называемых стихийных бедствий. С тех пор как возникла пожарная команда, здесь случилось незначительное землетрясение, несколько раз шел град и бушевали страшные бури, на протяжении двух лет в трех местах ударила молния — одним словом, было всего понемногу, вот только пожара не было. Это последнее обстоятельство, безусловно, подрывало престиж пожарной команды. Люди еще снимали шляпы перед Гузмичкой, но за его спиной уже начинали роптать, правда, пока совсем потихоньку:

— Опять эти сборы! Вечно одни только учебные сборы! Ох-ох-ох! — На большее люди еще не решались.