Паноптикум

И все-таки вздохи никогда не бывают напрасными. Вероятно, первое недовольство Адама устройством только что сотворенного мира тоже выражалось вздохами. А в Седерфальве вздыхали все чаще и глубже. Когда по воскресным или праздничным дням пожарные, совершая свой парадный выход, торжественно шествовали по сельской улице, им вслед неслись вздохи. Люди вздыхали при звуке трубы, при оповещении об очередном сборе, вздыхали, когда пожарные нацепляли на себя новые значки. А некоторые вздыхали даже тогда, когда пожарные вообще ничего не делали.

Столь тихая и покорная демонстрация не преминула оказать действие: голубой мундир с каждым днем утрачивал свое обаяние, и даже новые трубы, привезенные из города, не смогли восстановить былого престижа. Как ни странно, но порой вздохи звучат громче трубного гласа. Уже и сам Гузмичка заметил, что не все в порядке. Он стал ужасно раздражительным и без всякой причины закатывал направо и налево оплеухи ребятишкам, игравшим на улице. Брандмайор создал шпионскую сеть и платил из фонда благотворительности по форинту за каждый подслушанный вздох. Увольнения и понижения в должности следовали одно за другим. Ко всем этим бедам прибавилась еще одна: в прекрасное воскресное утро граф, не то случайно, не то преднамеренно, не ответил на поклон Гузмички. Ну а если уж граф не отвечает на поклон, то после этого и нотариус перестает кланяться первым! Эта математическая задача так проста, что ее может решить даже самый необразованный из крестьян, даже Гергей Мучник, так как именно он, находясь в кабаке жарким и душным летним вечером, после соответствующего возлияния, задрав ногу на стол, спросил:

— Будет наконец пожар или нет?

Вопрос этот произвел впечатление первого раската грома перед грозой или первого пушечного залпа, возвещающего начало революции. Гузмичка с большим достоинством поднялся со стула, вытащил из кобуры револьвер и произнес программную речь:

— Заткни глотку, если не хочешь, чтобы я тебя продырявил вот из этой штуки!

Но Мучник не дал себя запугать и продолжал насмехаться:

— Сборы созывать — это ты мастер, деньги из нас выкачивать, значки и трубы покупать в городе — это ты умеешь! В таких делах ты большой мастак — не спорю. Но вот умеешь ли ты тушить пожары?..

Револьвер в руке у Гузмички дрогнул и выстрелил, но пуля попала не в рот насмешника, а во втулку бочки. Кабацкие завсегдатаи громко расхохотались, а Гергей Мучник тут же подставил свой усатый рот под бьющую струю. Гузмичка криво усмехнулся и пересел в дальний угол. Душа его была полна печали, как корыто помоями перед кормлением свиней. Он велел принести еще вина и, напившись по обыкновению до одури, задумался. Раньше ему и в голову не приходило, что настанет день, когда он превратится во всеобщее посмешище. Такой бравый мужчина, как он, безусловно, не сможет допустить этого! У него даже глаза налились кровью от злости: ведь под удар поставлен не более и не менее, как его авторитет, и без того уже несколько потускневший в глазах односельчан, словно контуры горных вершин в предрассветном тумане. Он энергично вливал в себя золотистое вино, следуя примеру своего дедушки, напивавшегося в тех случаях, когда ему говорили горькую правду в глаза. Все пожарные уже покинули кабак, а Гузмичка сидел в углу и чувствовал себя таким же одиноким, как Наполеон на Эльбе: оба оплакивали былое могущество, оба мечтали. Только о чем же мечтал брандмайор Петер Гузмичка? А мечтал он о былом престиже, который за последнее время как-то поубавился и утратил свою силу в глазах жителей Седерфальвы. Тщетно трубил он в трубы, тщетно выписывал новые значки, развивал, как и раньше, неутомимую деятельность — все напрасно! Крестьян это больше не интересовало, им нравилось только насмешничать, нахально вздыхать, прекословить и подрывать тем самым авторитет брандмайора, втаптывая его в грязь грубыми сапожищами. Но недаром предок Гузмички получил еще от покойного короля Лайоша Великого право прибавлять к своему имени «из Гузмичей». Это к чему-нибудь да обязывает. Если он утратил авторитет, то должен непременно завоевать его вновь! В конце концов, это единственное, что может сделать человек с потерянным авторитетом. Гордая прибавка к имени должна служить не только украшением! Он, если на то пошло, не только человек, но и мужчина, и не только мужчина, но и кавалер, и даже не только кавалер, но и брандмайор! Но любому брандмайору — грош цена без пожаров и престижа. Если же престиж потерян, надо его вновь завоевать! Но как? Оружием, кулаком, дубинкой, кнутом, рукояткой мотыги? В руках у настоящего мужчины даже мотыга становится страшным оружием. А если завоевать авторитет так не удастся, то надо поджечь весь мир. Но почему весь? Зачем поджигать весь мир, когда достаточно поджечь одну лишь Седерфальву?..