Паноптикум

Он пошарил по карманам в поисках телефона, но нащупал только мятую пачку сигарет и зажигалку. Новенький пятый айфон с припиской «S», обещающей исправить недостатки предшественника, тускло отсвечивал со стола экраном, в котором отражалось серое небо, но тянуться за ним было лень. Вместо этого, по-злодейски ухмыльнувшись, Вит вытащил из пачки сигарету. Поджег и медленно, смачно затянулся. Было в этом некое извращенное удовольствие – нет, не в том, чтобы курить в кабинете, где через полчаса он будет принимать больных. Хотя… в этом тоже. За многие годы обогащения табачных компаний ценой собственного здоровья у Вита сформировалась целая сигаретная философия. Как и любой медик, он осознавал, сколь тонка грань, что разделяет живых и мертвых. Значит, надо принимать маленькие дозы смерти, чтобы развить от нее иммунитет. Прививка от умирания, так Вит это называл.

Он расслабленно выдохнул и уперся затылком в оконный откос, наблюдая, как сизый дымок сигареты тает на фоне сплошной пелены облаков. Небо было холодное, густое и стылое, как холодец. Черпать бы его и черпать – огромным металлическим половником, каким мама в детстве разливала эту склизкую массу по тарелкам, – пока не выскребешь небесную твердь до дна, до самой кристальной синевы. Выскрести бы и себя. Ампутировать лишнюю деталь организма под названием совесть.

«Обсудим условия нашей сделки? – Ее красные губы изгибаются; левый уголок чуть выше правого – как всегда. Асимметрично. Неправильно. Все это – неправильно. – Если будешь молчать, я дам тебе уйти. Черкну словечко, и сможешь изменить специальность интернатуры. Больше никакой психиатрии, понял? Не суйся в мою вотчину – будешь жить припеваючи. Но, если посмеешь ляпнуть лишнего, я узнаю. И уничтожу тебя. В суде увидят все на большом экране и, поверь, истолкуют так, как нужно мне. Ты хочешь этого? – Страстное, алое, острое «о» ударяет в грудь. – Хо-очешь?»

Вит все еще помнил. Ее яркую помаду и медно-рыжие волосы, пахнущие кокосовым шампунем, ее холеные руки, увитые кольцами; одно из них – на безымянном пальце – подсказывало, что ее интерес к нему не укладывается в рамки традиционной морали. Она целовала и била его, била и трепетно целовала расцветающие на коже синяки. Кандидат медицинских наук, автор научных работ по физиологии высшей нервной деятельности – она знала, как близко находятся в мозге центры боли и удовольствия.

Он хотел бы растворить ее – во вкусе крепкого табака или острого мексиканского перца, в адреналине от скорости или сексе с другими женщинами. Но все эти вещи напоминали о ней – той, что научила Вита снимать профессиональный стресс интенсивными сторонними впечатлениями. И навек привязала к себе, став самым интенсивным сторонним впечатлением, что Вит испытал в жизни.

«Скажи, ты счастлив? Счастлив, что боролся за справедливость? Рыцарь в картонных доспехах с деревянным мечом… Такие персонажи как раз у нас лежат, милый. – Она проводит пальцем по его скуле, но Вит не отстраняется, пусть место прикосновения пылает огнем. – Еще десять минут назад ты мог отступить, и все вернулось бы на круги своя. Учился бы, как раньше, работал, сочинял сонеты о красоте бредовой фабулы при синдроме Котара1 или как ты там проводишь свободное время… Но ты решил взбунтоваться. И каков итог? В жизни, мой глупенький мальчик, побеждают такие, как я. А бескомпромиссные максималисты отправляются на эшафот – несправедливо осужденные, конечно. В этот раз, считай, тебя помиловали. Уходи. Я отпускаю тебя».

Вит ушел. Но она его так и не отпустила.