Пансионат

В этот момент в первом ряду поднимается фигура. Проходит мимо сцены, попадая под свет, и Рыжий узнает писателя с его подчеркнуто прямой осанкой и благородной седой шевелюрой. И в самом деле, кто это мог быть еще? Писатель поднимается по ступенькам, проходит за стол, садится, предварительно попробовав на прочность спинку стула. Трогает пальцем микрофон, и оглушительный стук взрывает пространство, устанавливая тишину.

— Работает, — с легким изумлением констатирует писатель, его звучный голос сдваивается пронзительным гулом и, поморщившись, он отставляет микрофон. — Но ведь меня слышно и так?

Его слышно. Кто-то с места сообщает об этом.

Писатель кивает:

— Начнем с того, что объявление писал не я. И, думаю, не кто-либо из присутствующих, а присутствуют здесь, — он тоже пробегается бреющим взглядом по головам, — можно сказать, все. Следовательно, это сигнал извне. Нам дают понять, что неплохо бы самоорганизоваться. Не знаю как вам, а мне кажется, это разумный совет.

По головам пробегает нестройное гудение скорее одобрительной окраски, писатель выдерживает паузу. Сосед Рыжего бормочет что-то себе под нос, но слов не разобрать.

— На предлагаемой нам повестке дня, если я правильно помню, обсудить создавшееся положение и дальнейшие наши действия. Тоже, по-моему, логично. По пункту первому: я сейчас попробую обрисовать, как оно видится мне, а если кто-нибудь захочет поправить или дополнить, перейдем к дискуссии. Договорились?

У него поставленный баритон опытного лектора, непринужденные интонации человека, привыкшего с ходу завладевать любой аудиторией. Что-то в нем Рыжему не нравится, активно, вплоть до физического неприятия. Почему именно этот импозантный старик уверенно, в данную минуту, берет на себя роль неформального лидера? Почему никто, и я в том числе, не находит, что ему возразить — не говоря уже о попытке самому занять его место?

— На момент катастрофы все мы, если не ошибаюсь, находились в дороге, — говорит писатель. — Что и дало каждому из нас возможность остаться в живых. Дорога… вообще это странное состояние для человека. По определению промежуточное и, с другой стороны, по определению зависимое. Нам повезло. Мы дали себя спасти, дали привезти в безопасное место, разместить, кормить и, теоретически, думать о нашем будущем. То есть о том времени, когда окончится дорога и снова начнется собственно жизнь. Кажется, нам намекают, что этот момент уже настал.

— Можно вопрос?

Рыжий поворачивает голову. Посреди зала поднимается щуплая фигурка, взблескивают блики на круглых очках.

— Вот вы против экспедиции наружу, — парень-студент явно продолжает какой-то начатый раньше разговор. — А что мы реально можем сделать еще?

Писатель кивает:

— Это уже пункт второй. Что мы можем? В первую очередь, оценить здешнюю систему жизнеобеспечения и взять ее под контроль. Энергетика, продукты питания, персонал. Разобраться, заготовлены ли все ресурсы впрок, работает ли она, система, автономно и замкнуто, или существует какой-то круг сообщения между аналогичными точками, общий координационный центр… Если да, попытаться выйти с ним на связь. Если же нет, мы должны грамотно распределить запасы и подумать об их восполнении. В общем, обеспечить и наладить свою жизнь здесь. И только потом будет логично подумать о том, что происходит там, снаружи. И то без консультации специалистов я бы не рискнул…

— Вы разрешите?

Маленький японец порывистым шагом поднимается на сцену, писатель встает ему навстречу. Стул один, поэтому они оба так и остаются стоять, обмениваясь несколькими неслышными репликами. Затем японец поворачивается к залу и что-то произносит, но его и теперь не слышно. Писатель протягивает ему микрофон.

— Меня зовут Такоси Якутагава, — японец говорит правильно, но с довольно сильным смешным акцентом. — Я физик, инженер по безопасности. Работаю… работал на международном проекте «Синтез-прогрессор»…

— Ух ты! — выдыхает с места очкастый студентик.

— Безопасности? Так это из-за вас?! — взвивается над залом визгливый старушечий голос. На толстую бабульку шикают, но тишина пропадает, внимание рассеивается, и японец никак не может продолжить, растерянно глядя в зал и косо прикрываясь микрофоном, словно старинным пистолетом на дуэли.

— Это большая удача, что вы здесь, Якутагава-сан, — говорит писатель, напрягая голос, чтобы преодолеть общий ропот, жужжание и гул. — Думаю, мы с вами…

— Ага, косоглазого нам тут и не хватало, — как бы себе под нос, но довольно громко ворчит чиновник. Рыжему становится противно, и он отворачивается.

И видит ее.

Она стоит при входе, прислонившись к дверному косяку, приминая спиной синие складки портьеры. Похоже, она там стоит уже давно, думает Рыжий, и не заходит в зал, не садится, потому что… черт ее знает, почему, ее всегда невозможно было понять, а тем более теперь. С ее выпуклого живота ниспадает подол длинного платья, тоже продольными складками, и она похожа на античную статую, которой и не коснешься вот так запросто, не говоря уже о сдвинуть с места или обнять.