За три дня отредактировали всего четыре главы. Бен распечатал пятую и стал перечитывать за кухонным столом в гостинице, за бокалом теплого белого вина – в чулане он нашел целый ящик. Этикетка гласила: «биодинамическое». Вино было золотисто-мармеладное, мутное, на зубах оставляло густой осадок.
То ли вино и полтаблетки ударили в голову, то ли пятая глава и вправду сдвинулась с мертвой точки. Бен отхлебнул, перевернул страницу. Выходит, Артур впервые летал самолетом только в семнадцать лет, из Канзаса в Стэнфорд. До чего трогательно: юный Артур спускается по трапу, Калифорния его встречает теплым ветерком. Так мило! Чем дальше, тем больше нравился ему Артур.
Может быть, раз они так отстали от графика, Артур предложит Бену задержаться. Или даже возьмет его на постоянную работу – а вдруг найдется для него вакансия. Или, глядишь, Бен и в самом деле перепишет книгу, а на вырученные деньги издаст свою. Хорошо здесь, в гостинице, под сенью калифорнийских сосен. Здесь можно жить припеваючи, спускаясь с гор лишь изредка, по необходимости.
Недолго думая, он нажал на кнопку «Создать сообщение».
Как бы высказаться поубедительней – подчеркнуть, как они похожи, он и Артур? Оба не пасуют перед трудностями. И сдобрить все каплей бродяжьего мистицизма битников, на который так падок Артур.
Письмо незаметно разрослось до четырех абзацев. Таких длинных текстов он не писал уже несколько месяцев. Он скопировал, вставил нужную цитату – он, оказывается, забыл конец, про римские свечи, взрывающиеся пауками среди звезд, – и дважды пробежал письмо глазами.
Хорошо, заключил он. Весьма недурно. И нажал «отправить».
Он наскоро почистил зубы и, стоя посреди светлой мраморной ванной, стал вынимать линзы; мысли блуждали далеко, и вдруг он понял, что потерял линзу – должно быть, в глазу засела. Потер глаз – пусто. В коробочке на полке лишь одна линза, плавает в растворе призрачным кружком. Одна в коробочке, другая неизвестно где… ворочается в глазнице? Сердце заколотилось. Он где-то читал, как у одной женщины в глазу застряла линза. И та женщина, кажется, ослепла. Он оттянул правое веко, уткнулся лицом в самое зеркало и часто заморгал. Глаз заслезился, и когда Бен вновь попытался нащупать линзу, стало больно. Неужто расцарапал? Он сел на холодный пол, плача правым глазом. Потрогал влажную щеку, ожидая увидеть на пальцах кровь.
По телефону Карен отвечала с подозрением – можно подумать, он пытается хитростью ее выманить среди ночи в гостиницу. Но когда Бен открыл дверь, плача одним глазом, она как будто смягчилась. Усадила его в кухне на стул, прямо под лампой, велела запрокинуть голову. Сидя перед нею в футболке, с беззащитной шеей, босиком, Бен вдруг почувствовал себя подростком. Он смутно сознавал, что в кухне грязно, в раковине пустая бутылка, а вторая, початая, на кухонной стойке. Карен, склонившись над ним, оттянула ему двумя пальцами веко. Она дышала ему в лицо чем-то острым, пряным – должно быть, недавно поужинала. Бен рассеянно подумал: интересно, есть у нее муж или она ужинала одна? Волосы ее, чуть влажные после душа, рассыпались по плечам.
– Ничего не вижу, – сказала Карен. – Сейчас телефоном посвечу, – продолжала она с расстановкой. – Найдем, никуда не денется.
Бен крепко зажмурил левый глаз, Карен навалилась на него, чуть ли не оседлала. Правый глаз щурился при свете фонарика.
– Еще не хватало вас поцарапать.
– Ничего не видно? А на ощупь?
Карен коснулась его глазного яблока и тут же отдернула палец.
– Вы уж извините, ничего не выходит, – вздохнула она. – Боюсь вам больно сделать, и все тут.
Бен закрыл оба глаза – правый как будто опух, чуть не вылезал из орбиты. Лучше и вовсе не открывать глаз, просто знать, что Карен рядом, за столом.
– Есть тут больница или что-нибудь в этом роде? – спросил Бен, сидя с закрытыми глазами. – Переживаю, как бы хуже не стало.
– Может, ночью сама выйдет? Я имею в виду, во сне.
– Может быть. – Бен приоткрыл левый глаз – Карен сидела совсем близко, уронив на руки подбородок.
– Эй… – Она загадочно улыбнулась.