Папуля

Пятая глава лежала на столе. Что ж, пусть Артур расскажет свою историю. Или за него расскажет писатель-«невидимка». Соберет все воедино, свяжет события – пусть следуют одно из другого, шаг за шагом, сольются в единый славный путь к вершинам. И все-таки несправедливо это, Элинор так и не дала Бену высказаться, а Артур высказывается сотней тысяч слов. На счету у Артура немало грехов – достаточно вспомнить штрафы Комиссии по ценным бумагам, и отставку, и обещание не занимать больше руководящих постов. А в книге эти сухие факты облекли в форму, превратили в историю успеха и стойкости. «Невидимка» на самом деле справилась с задачей блестяще!

Бен глянул на кипу страниц – оказалось, строки он различает четко, хорошо видит левым глазом, значит, линза в левом глазу все-таки есть. А та, что в растворе, – из правого. А вторая в левом. Ничего не потерялось, все на месте. Он засмеялся: вот дурак, битый час тер пустой глаз! Так перепугался, а выходит, зря!

Бен порывался написать Карен – мол, все хорошо, ложная тревога. Смешно, ведь правда? Обхохочешься! Как он из-за пустяка переполошился! Был так уверен, что ему грозит опасность!

Но он ей так и не написал. А потом Карен сама вышла на связь – в семь утра прислала сухое сообщение, что Артур в его услугах больше не нуждается, но остаток гонорара выплатит. Машина будет ждать у гостиницы через час, доставит Бена в аэропорт, туда же, откуда он прибыл.

Бен стал раздумывать над ответом; к горлу сразу подкатил ком, лоб покрылся испариной, и тут на экране высветились три точки: Карен набирала сообщение… о чем? Хотела все объяснить? Ведь должен же кто-то, в конце концов, перед ним извиниться?

Он подождал. Наконец от Карен пришло сообщение:

ЧЕРНАЯ БМВ Х3,

2217

Фридман Младший

Зал ресторана сиял тяжелым золотистым светом – эстетика девяностых, теперь такое освещение вышло из моды, считается безвкусицей. Джордж здесь не был лет пять, а может, больше. Кухня тут, надо признать, не ахти. Огромные отбивные, овощи под бешамелью, все спрыснуто зигзагами малинового соуса – тяжелая пища, тоже из тех времен, когда здоровое питание не стало еще частью образа жизни богатых. Впрочем, креветки по-юкатански со льдом были недурны, приятно лопались на языке. Он взял с колен салфетку, вытер пальцы, перепачканные креветками и лимонным соком.

– Еще хлеба? – спросил Кенни.

Столько лет прошло, он думал, Кенни давно уже здесь не работает, – а он тут как тут! Круглолицый, добродушный, зубы как у кролика. Он, кажется, пьесы писал. Джордж при случае приносил Кенни лишние билеты на свои фильмы, на закрытые показы, а Кенни каждый раз давал ему отзыв – взвешенный, обстоятельный. Может быть, надеялся, что Джордж ему предложит работу. Ловким движением Кенни достал коробку с булочками, занес над нею щипцы.

– Цельнозерновую, – сказал Джордж. Она полезней. – Или нет, – тут же поправился он, – лучше обычную.

– Пожалуйста!

Уильям опаздывает уже почти на двадцать минут. Джордж мог бы пока что поработать – один продюсер прислал ему ссылку на текст о Дэвиде Юме. Как же это назвать – трактат, монография? Тоска берет при одной мысли, что придется пялиться в экран. Да и неужто из этой допотопной нудятины можно сделать фильм? Впрочем, людям подавай тему смерти, а Юм упоминался в одной из колонок, которую все одно время читали, вел ее неизлечимо больной ученый. Джорджу каждую неделю приходили ссылки, от самых разных людей:

сижу рыдаю

Берегите близких!

Джордж прочитал одно из эссе на сайте «Нью-Йорк таймс», попробовал в красках вообразить, какой конец его ожидает. Ему скоро семьдесят два, один коленный сустав у него искусственный, тазобедренный тоже пора менять – словом, представить нетрудно. Ученый писал, что оказался способен увидеть свою жизнь как будто с большой высоты, и она ему представляется сном, от которого он должен вот-вот пробудиться. Все это сон, твердил себе Джордж, марево. Из текста в памяти не отложилось ничего, лишь смутное ощущение, что он пестрит ошибками. Не всякий источник знаний достоин доверия. Он взялся за второй мартини. Этот напиток нынче тоже не в моде. Аптечный холодок, бодрящая свежесть – почему он так давно не пил мартини?

* * *

Вначале он заметил Уильяма в зеркале позади стойки – вот он, в плаще и вязаной шапке, распахивает дверь, хмуря щетинистые брови. От ледяного мартини у Джорджа захолонуло сердце. Он повернулся, хотел поманить Уильяма, но за секунду до того, как тот его увидел, что-то в его лице подсказало Джорджу, что вечер пройдет не так, как он надеялся.

Гардеробщица обрадовалась Уильяму, обрадовался и хозяин, хлопнул его по спине, и когда Уильям пробрался наконец к стойке, о его приходе уже знал весь ресторан, люди перешептывались, кое-кто украдкой снимал на телефон, многие оборачивались и тут же отводили взгляд. И все равно по залу Уильям двигался уверенно, без тени неловкости. Или, по крайней мере, умело ее скрывал.

– Дружище! – сказал он.

Джордж неуклюже повернулся на табурете, обнял его в ответ.