Папуля

– Мара. – Девушка пожала Уильяму руку, а сама ежилась от холода, пытаясь унять дрожь.

– Заходим, – сказал Джордж. – Ни к чему здесь мерзнуть.

* * *

В углу вестибюля стоял складной столик, уставленный попкорном и бутылками воды из супермаркета.

– Это все бесплатно? – Мара оглянулась на Джорджа. – Бери и угощайся?

– Конечно.

Джордж едва не рассмеялся, увидев, как она просияла. Попкорн оказался сухой, мерзкого желтого цвета, но Джордж все-таки сгрыз целую упаковку, ел он стоя, черпая горстями, но без удовольствия. Мара ела свой по зернышку, каждое брала бережно, словно самоцвет. Сколько же ей лет, двадцать?

Седой человек в темных очках, с хвостиком на затылке схватил Джорджа за локоть, стал трясти ему руку:

– Джордж, старина!

Джордж его припоминал, но смутно – кто он, издатель? В распахнутом вороте рубашки виднелись волосатая грудь и акулий зуб на цепочке. Он показал фото в телефоне – если Джордж не ослышался, то жену его зовут Лондон! Боже!

Не так давно Джордж нашел удобный способ уклоняться от разговоров – просто отмалчивался, глядя в пустоту и медленно хлопая глазами. И лицо делал каменное, как у президентов на горе Рашмор, – пусть все желание говорить разбивается о скалу. Собеседник посмотрел на Джорджа, потом – в направлении его взгляда. Сощурился, улыбнулся:

– Ну, рад был повидать вас.

Джордж едва заметно кивнул.

* * *

Вот и он, сын.

– Папа, – сказал Бенджи. – Папа, черт меня дери, как же я рад тебя видеть!

Бенджи крепко обнял его, не выпуская бутылку пива. Щеки у него раскраснелись. Под кожаной курткой у него была гавайка, на голове – котелок. Одной рукой он обнял Мару за плечи, притянул к себе, чмокнул в щеку.

– Как же все-таки классно, а? – Он все оглядывался по сторонам. – И, чтоб я сдох! – Он обнял Уильяма. – Прямо башку сносит! Все вы здесь! Вот этот человек, – сказал он Маре, стиснув Уильяму плечо, – мне как второй папа.

Мара восхищенно уставилась на Уильяма, но Джордж понял, что она его не узнала.

– Мы были однажды в Кабо, вышли порыбачить в открытом море, помнишь? Как я всю палубу заблевал?

– Это я там был, – вмешался Джордж. – Это мы с тобой рыбачили.

– Нет, – возразил Бенджи, – точно нет.

– Я там был, – повторил Джордж.

Бенджи с Уильямом переглянулись.

– Прости, – голос Бенджи смягчился, – но я точно помню, это он, – он слегка толкнул Уильяма в плечо, – ведь ты тогда принес конфеты «Цирк» и сказал: «На них рыба-клоун здорово клюет».

Уильям скромно пожал плечами:

– Может, это был папа? Ведь столько лет прошло.

Нет, все-таки Уильям; милая шутка про конфеты – это в его духе, и Джордж понял, что ошибся, точно ошибся, в дорогом воспоминании сына ему нет места. Уильям и Бенджи заговорили о другой давней поездке, в Вайоминг. Еще одно забытое путешествие. Или это было сразу после развода, без него? Никто не замечал, что Джордж отмалчивается, не участвует в общем разговоре. Он провел языком по зубам; от попкорна во рту остался странный химический привкус, хотелось пить. Он случайно увидел свое отражение в зеркале – на лице вымученная улыбка, бледные десны напоказ. В жизни на каждом шагу можно опозориться. Мара улыбнулась ему спокойной, дежурной улыбкой. Он чуть приободрился. Все-таки она прелесть. Как там было сказано, в том эссе в «Таймс»? Самое главное: на этой прекрасной планете я чувствовал и мыслил[5].

* * *

От кресел в зале тянуло сыростью, мокрые куртки все свалили на стулья перед экраном. В зале был далеко не аншлаг, человек семьдесят. Может, сотня, поправил себя Джордж, не надо так строго. Уильям сел с ним рядом, кресло с другой стороны оставили пустым. Для Бенджи. Чуть дальше скромно пристроилась Мара, положив на колени оранжевый пуховик. Она доедала уже вторую упаковку попкорна и от счастья так и лучилась. Она любит его сына, а тот стоит перед публикой, так и не сняв шляпу. С минуту Бенджи промучился с микрофоном, пытаясь отрегулировать высоту стойки, и все поглядывал на зрителей и что-то говорил, не разобрать.

– Не слышно! – раздался крик из зала.

Наконец Бенджи и вовсе отцепил микрофон от стойки.

– Ну, поехали, – начал он. – Прошу прощения за… ммм… технические неполадки.

Он замолчал – Джордж не сразу понял, что он ждет отклика от зала. Послышались смешки, однокурсник Бенджи свистнул.

– Бен-джиииии! – взревел кто-то.

Бенджи кивнул.

– Вот что я хочу сказать: этот фильм – моя гордость. За время съемок я многому научился, спору нет, но самое здесь прекрасное – единение, сотворчество.

Бенджи явно наслаждался и собственным голосом, и вниманием публики. Джорджу знакомо было это чувство, эта острая радость, которую нельзя выпячивать, тем более как это делает Бенджи – тот расхаживал взад-вперед, как павлин, поигрывая проводом от микрофона.

– Ах да, и еще хочу сказать спасибо всем, кто помогал. – Он умолк, окинул взглядом публику. – А это, без преувеличения, все, кто здесь, в зале: кто-то из вас поддерживал нас духовно, кто-то – деньгами, и без вас мы бы не справились.

Он молитвенно сложил руки вокруг микрофона, с легким поклоном повернулся к зрителям.