Папуля

Мэри – мамина однокурсница, бывшая соседка по комнате, теперь психиатр-нарколог. Мама звала Кайлу домой – мол, я куплю билет, прилетай, пожалуйста, – но тут ее ранчо в Колорадо-Спрингс осадили журналисты, ждали Кайлу. И мама позвонила Мэри – подруге, однокурснице; Мэри была свидетельницей на ее скромной свадьбе в мэрии, за которой быстро последовал развод. Легко представить, какого мнения Мэри о Кайле. Видимо, считает ее никчемной; Кайле всего двадцать четыре, а с ней такое стряслось. Вот что бывает, когда отца нет, а мать вечно занята, – наверное, думает Мэри.

Как же ей объяснить? – терялась Кайла. Ведь она это заслужила, есть тут некая высшая справедливость. Кайла всегда ожидала, что с ней случится что-то подобное.

– Ничего не нужно, спасибо. – Кайла старалась говорить как можно вежливее.

– Мы садимся фильм смотреть, документальный, – сказала Мэри. – О первой девушке-соколятнице в Монголии. – Она умолкла. И, не дождавшись от Кайлы ответа, продолжала: – Фильм, говорят, отличный.

Мэри носит просторные льняные блузы и серебристые ботинки на плоской подошве; на таких, как она, мечтают походить девчонки, когда вырастут. У Мэри чудесный дом в каньоне – деревянный, построен еще в семидесятых и бережно сохранен. Сын-подросток, наверное, называет ее по имени. Умом Кайла понимала, что Мэри хороший человек, но сама в это не верила, Мэри ее раздражала.

– Я, пожалуй, устала, – ответила Кайла. – Пойду спать.

Хотела ли Мэри что-то добавить? Почти наверняка.

– Спасибо еще раз, что разрешили у вас пожить, – сказала Кайла. – Попробую уснуть.

– Всегда тебе рады! – Мэри призадумалась – видно, хотела ввернуть какую-нибудь прописную истину, как для бывших наркоманов.

Но прежде, чем она заговорила, Кайла улыбнулась дежурной ослепительной улыбкой. Мэри как будто опешила, и Кайла, не дав ей опомниться, схватила банку с пивом, телефон и скользнула мимо нее в дом, поднялась в спальню. Дверь спальни сын Мэри оклеил сигнальной лентой, повесил табличку «НЕ ВХОДИТЬ! ОПАСНО!» и знак радиации. Ага, все с тобой ясно, думала Кайла, говнецо ядовитое!

* * *

Сын Мэри на каникулы уехал к отцу, и Мэри, как видно, постаралась создать в комнате уют – оставила для Кайлы стопку свежих полотенец, кусочек гостиничного мыла в упаковке, на тумбочку положила антологию «Избранные американские эссе» 1993 года. И все равно здесь пахло мальчишкой-подростком – дезодорантом «Олд Спайс», дешевым лосьоном, немытым спортивным инвентарем из стенного шкафа. Кайла прилегла на аккуратно застеленную кровать. Стены были увешаны плакатами, на плакатах серфингисты – загорелые, с розовыми сосками, среди огромных, почти прозрачных бирюзовых волн. Можно сказать, порно, пятьдесят оттенков синего!

До сих пор ни строчки от Рафа. Надо жить дальше – а куда деваться? С каждой секундой в ней крепло чувство оторванности от жизни, тревога, но даже по-своему приятная. Кайла вдруг поймала себя на том, что подыскивает слова, думает, как описать свое настроение Рафу, если он позвонит. Она гордилась фразой «Меня будто выдернули из мира, где я жила». Повторяешь ее про себя, и сразу сердце бьется чаще. Сильно сказано! Жизнь-то на самом деле сносная, была бы только возможность поспать, забыться – хорошо, что есть еще в запасе несколько таблеток снотворного от Рафа, по рецепту на чужое имя. Кайла достала из рюкзака прозрачный пакетик, вытряхнула пилюлю, откусила половинку, и во рту разлилась горечь. Лучше их растянуть, оставить часть на потом. Послюнив палец, она провела по дну пакетика, собрала крошки, но в конце концов сдалась, проглотила вторую половинку, запив остатками пива.

Она порылась в шкафах у сына Мэри – ничего интересного: свернутые тугими комочками плавки, футболки из летних лагерей с какими-то безумными уклонами – лагерь рок-звезд, лагерь модельеров. Портсигар с мелочью, запонки, сделанные из клавиш печатной машинки, выпускной альбом, где пожелания оставляли одни девчонки. Кайла пролистала альбом: школа была, похоже, из тех, где чем бы дитя ни тешилось, хоть вязанием, лишь бы колеса не глотало. Сзади – вдохновляющее послание от педагога, на целую страницу, вряд ли мальчишка его осилил. А Кайла все-таки прочла и, как ни странно, растрогалась, или это таблетка начала действовать – мысли стали путаться, все движения замедлились.

Макс, я так горжусь твоими успехами за этот год! Не терпится увидеть, чего ты добьешься в жизни! Ты особенный человек, помни об этом всегда.

Из гостиной доносилась музыка – монгольский напев, страстный и тревожный. Наверняка Мэри всплакнула сейчас над каким-нибудь трогательным кадром – парящий сокол, морщинистые руки старика крупным планом, степные травы на ветру. С Кайлой в колледже училась девочка-монголка, приемыш. Звали ее Диди, и Кайле она запомнилась лишь тем, что мылась в душе, не задергивая занавеску, и выдавливала прыщи возле раковины, обстреливая зеркало тонкими струйками гноя. Где сейчас Диди?