Папуля

Навалилась усталость. Надо встать, выключить свет, вынуть линзы, снять бюстгальтер. Но Кайла не двигалась с места.

Помнит ли ее Диди, слышала ли новости?

Ты особенный человек, снова и снова повторяла про себя Кайла. Ты. Особенный. Человек.

* * *

Сюда ее привез Деннис. У нее и машины-то своей не было, она брала машину Рафа и Джессики, когда надо. Вот чем еще была хороша ее работа, только сейчас до нее дошло, до чего это глупо – из-за машины еще сильнее зависеть от хозяев. Кайла смотрела, как Деннис подъезжает на «вольво», готовый продираться сквозь толпу фотографов возле главного входа. Он остановился у ворот, позвонил и стал ждать, когда его впустят. На нем был покоробившийся козырек, флисовая куртка с эмблемой витаминной компании. Мимо охраны он проезжал с воловьей покорностью, и Кайла на миг почувствовала себя преступницей. И было отчего, из-за нее такой человек, как Деннис, очутился в подобном месте, по такому делу. Нет, не может быть, не совсем же она пропащая. Все перемелется, сказала она про себя, открывая дверцу машины. Люди всегда себя так утешают: все перемелется.

– Это все твои вещи? – спросил Деннис.

– Ага.

Чемодан и рюкзак. Все она забрала с собой, даже серьги, подарок Джессики, и платье, совсем новое, с магазинными ярлычками. Все, чем ее задаривали: духи, наборы косметики, лосьоны, массажер с микротоками – уже потом Кайла все это искала в интернет-магазинах и складывала цены, пока от вычислений не начинала пухнуть голова. Никакой вины она за собой не чувствовала – по крайней мере, пока. А может, так никогда и не почувствует? Камеры наблюдения снимали, как она садится к Деннису в машину. Будет ли Джессика смотреть эти кадры? А Раф? Кайла слегка улыбалась, на всякий случай.

* * *

Джессику она впервые увидела на собеседовании, когда агентство уже одобрило Кайлу. Она пришла с опозданием, подсела к столу. Джессике было не до нее – ожерелье зацепилось за свитер.

– Вы не могли бы… – Она поманила, и Кайла придвинулась ближе, отцепила застежку, стараясь не дернуть. Лицо Джессики было совсем близко: золотистая кожа, волосы тоже золотистые, только на тон темнее, черты тонкие, правильные – Кайла невольно залюбовалась столь совершенной красотой. Странная радость переполнила ее – сколько она пыжилась, пытаясь стать красивой, а на самом деле очевидно, что красивыми рождаются. Теперь она это осознала почти с облегчением.

– Вот. – Кайла поправила ожерелье, пригладила Джессике свитер – кашемировый, коричневый, как сарсапарилла.

Джессика рассеянно потеребила ожерелье, улыбнулась ей:

– Спасибо большое.

* * *

По последним новостям, сообщения от Рафа приходили к ребенку на планшет, так Джессика все и узнала – просто удивительно, откуда взялись эти подробности, как они всплыли. И, как ни крути, это правда: Кайла под конец забыла всякую осторожность в переписке с Рафом, и пусть он редко отвечал, Джессика сразу бы увидела и все поняла.

Любимая игра Генри на планшете была про кафе – готовишь хот-доги и гамбургеры, а на часах ведется обратный отсчет. Кайла однажды попробовала – аж взмокла от напряжения. Бургеры без конца подгорали, автомат для газировки вечно ломался, посетители злились и уходили.

Генри с нарочитым спокойствием забрал у нее планшет.

– Тут все просто, – сказал он. – Главное – не брать сразу монетки, тогда и времени будет больше.

– Но, – удивилась Кайла, – ведь цель здесь – побольше денег заработать?

– Тогда все ускоряется, – объяснил Генри, как будто с жалостью. – Это ловушка.

* * *

Когда Генри исполнилось восемь, на день рождения Кайла подарила ему сифон для газировки и любимую книгу своего детства. Она читала вслух, а Генри глядел в потолок. Книга ему, похоже, понравилась, но оказалось, Кайла совсем не помнила концовку, забыла, что старик умер такой страшной смертью, а сирота вырос и прожил нелегкую жизнь. Днем, когда домработница уходила, а Генри был в школе, в воздухе разливалась истома. Так непривычно было бродить по комнатам, заглядывать в шкафы. Трогать платья на вешалках, брюки Рафа, свитера, завернутые в папиросную бумагу.

А ведь она была способная, изучала историю искусств. На первой лекции профессор Ханнисон выключил свет, и они остались впотьмах – восемнадцатилетние, еще дети, только что из родительского гнезда. Зажужжал проектор, и на экране стали появляться картины – зыбкие квадраты света, окна в прекрасное. Это же волшебство, подумала Кайла – в ту пору она еще не стеснялась подобных мыслей.

Теперь она удивлялась, как у нее хватало тогда ума и терпения писать курсовые. Джотто и переосмысление текстов Иакова Ворагинского в его фресках, Роден и его вызов классическим канонам, человеческие фигуры у Микеланджело как воплощения Божьего замысла. Как будто она свободно владела когда-то другим языком, ныне забытым.