Папуля

Мы все чаще пропадали в амбаре. Марион рассуждала: зачем ждать поездки в город за сигаретами или мятными пастилками, раз Джек с нами поделится и так? Марион не сводила с него глаз, когда он печатал у себя за рабочим столом на компьютере, подключенном удлинителем к большому дому, и мы подолгу шарили у него на полках, шептались, сидя на полу по-турецки. Марион улыбалась ему так жарко, что в лице ее проглядывало что-то жестокое. Я тоже старалась так улыбнуться.

Привалившись к его столу, Марион рассказывала, как у одного мальчика в бассейне случился припадок и он обделался прямо в воду.

– Мамаши мигом детей из воды повытаскивали! – сказала она и застыла в ожидании, когда же Джек засмеется.

Марион велела мне к нему приглядываться и, если замечу, что она ему нравится, сказать ей. И я задерживалась в амбаре, трогая книги и минералы из коллекции, хлебая из кружки холодный томатный суп. И отмечала про себя, если Джек поглядывал на дверь или на стройные ноги Марион в обрезанных джинсах.

Марион бегала из кухни в амбар с поручениями от Грэди Джеку, а в самую жару приносила ему брикеты мороженого. Догадывался ли он, что мы за ним следим?

Я не рассказывала Марион, как однажды застала Джека и Грэди голыми, – они разлеглись во дворе на столе для пикников. «Мы заряжаемся, – засмеялась Грэди, не открывая глаз. – От луны». Темные волосы закрывали ее до бедер, словно на ней растянулся спящий зверь. Джек лениво улыбался, приобняв ее.

* * *

Марион взяла старый Динин полароид, мы с ней пошли в горы, и там она разделась, легла на камни, а мне велела снимать: «Знаю, у тебя здорово выйдет». На шею она повязала красный бантик, как мы видели у одной модели в «Плейбое». Она закрыла глаза, приоткрыла губы, положила руки на грудь. Я подумала, что она очень красивая, но почему-то похожа на мертвеца. Когда мы вытащили снимки и оставили на солнце просохнуть, на ее шею и грудь легли бледно-голубые тени.

Фотографии Марион спрятала в шкатулку вместе с двадцатидолларовой бумажкой, потом срезала у себя локон, перевязала той самой красной ленточкой и положила туда же, в шкатулку. Сказала, что Джеку понравится, он чуткий, догадается, что к чему. Отец ей говорил, что у волос и у зубов прочная клеточная структура и они хранят силу. По-хорошему, лучше бы зуб, чем локон, сказала она и, раскрыв пошире рот, дала мне заглянуть. Указала на один из верхних зубов – он и так шатается, с тех пор как она споткнулась и ушиблась, а она его еще сильней раскачала языком, давила на него пальцами до боли. Скоро он выпадет, и она его подарит Джеку, и он все поймет.

* * *

Мы втирали под глаза витамин Е, и кожа чуть поблескивала, будто светилась изнутри бледным сиянием. В зеркале над ванной мы смахивали на лемуров с глазами-блюдцами.

– Пропадем на несколько дней, – сказала Марион, глядя на себя в зеркало, обводя пальцем вокруг пухлых губ. Я знала, о чем она думает, – о том же, о чем и я, какие у нее красивые губы. – Нечего баловать мужчин. Пусть соскучатся.

Мы продумали наше возвращение в амбар: какие наденем купальники, что будем говорить. Марион написала имя Джека на подошвах, и чернила въелись в складки кожи. Я это заметила вечером, когда мы переодевались перед сном.

* * *

Женщины сушили лимонную вербену и шалфей – разложили пучки на жестяных листах по всему двору, а щенок, которого Джек подобрал в городе, крутился рядом, обнюхивал листы. Марион, привалившись к каменной стене, читала комиксы про Арчи, а я клеила на ногти блестки. День выдался знойный, я без конца роняла в пыль серебристые кружочки. Марион содрала с локтя болячку, положила корочку в рот, пожевала и сплюнула.

– Гадость.

– Сама ты гадость. – Она перевернула страницу. – Тьфу, да они тут ничего не делают, только сосиски в тесте жрут да девчонок от Арчи отгоняют.

Зной окутал траву будто одеялом. Я хотела поиграть со щенком, но его оттащили малыши.

– Кто из них, по-твоему, симпатичней? – спросила Марион, задумчиво разглядывая страницу комикса.

– Бетти. Она добрее, что ли.

– Она одевается, как твоя мама. Как думаешь, а Джеку кто из них приглянулся бы?

– Обе. – Я как раз положила на ноготь блестку, но смотрела на Марион: засмеется она или нет?

Она вдруг вскочила:

– Сегодня фотографируемся, пора шкатулку пополнить.

* * *

Мы оседлали старенькие велосипеды и покатили, шурша по гравию, подпрыгивая на ухабах. Фотоаппарат висел у меня на плече. Марион вовсю налегала на педали, даже привставала в седле, загорелые ноги так и мелькали. Мы спустились под уклон к озеру, над водой толклась мошкара, мелководье было затянуто сеткой водорослей.

– Покажем класс! – бодро сказала Марион.

– Делай что хочешь, а я буду снимать.

– Нет. – Марион ткнула палкой в бурьян, оглянулась на дом. – Сегодня фотографируем тебя.

Я сняла одежду и аккуратно сложила на берегу. Марион потрепала меня по макушке, взъерошив волосы так, чтобы падали на глаза. Осторожно раздвинула мне пальцем зубы, показывая, насколько приоткрыть рот.

– Отлично! – Лица ее не было видно за фотоаппаратом. Она снимала издали, сидя на корточках в пыли. – Ты просто красотка, такая юная!