Парадокс Тесея

Очнулся Нельсон все в том же сумрачном лесу. Он лежал ничком на мерзлой земле и не очень понимал, зачем ему понадобилось выныривать из теплого комфортного небытия, где не существует тела, способного испытывать боль. Горело мокрое, расцарапанное злыми льдинками лицо. Внутренности точно пропустили через мясорубку и наново набили ими брюхо. Подмороженная ливерная колбаса. Нельсон прикрыл веки, малодушно надеясь на возвращение милосердной темноты.

А потом вспомнил. Гашека четыре-один. Квартира сто тридцать шесть. «Здесь недалеко». И еще, страшное: «Нам нетрудно». Лиля. Они знают, где живет Лиля.

Попробовал пошевелиться. Сперва решил, что связан. Но нет, руки и ноги просто закоченели, не слушались. Пальцы не сгибались. Терпи. Думай, приказал себе Нельсон. Представил свои ладони, как если бы лепил их из глины. Сам себе голем. Фаланга за фалангой, бугорки и мозоли, каждую линию, да так правдоподобно, чтобы любой хиромант мог бы рассказать, что пошло не так и где Нельсон напортачил со своей судьбой. Получилось. Сработало. Стало больнее: плоть ожила. Адаму тоже было больно, терпи. Теперь ступни.

Через несколько минут Нельсон осознал, что боль накрывает неравномерно, как прибой. Попытался подняться и не смог. Подполз впотьмах к стволу. Березовому – разглядел только сейчас. Вечер или ночь? Очень хотелось пить. Как раз то самое время года, после подснежников и до первой листвы, когда в спящих деревьях начинает ходить сок. Почудилось, как влага шумит, чуть слышно, под вихрастой корой. Пробить шилом отверстие, вставить веточку, и покатится сладковатая весенняя слеза. Собрать губами. Не сок – снег. Жевал, посасывая будто леденец. Савва пропал после Нового года. С многоуважаемым искусствоведом у них «особый разговор». Лиля тоже его не видела. Поймали? Наказали за ошибку? Держат где-то? А Нельсон, недоумок, еще радовался, что тот исчез с радаров, не искал даже.

Встал. Хотел отпустить опору, но не смог. Передохнул. Что медлишь, прохлаждаешься, размазня, надо прятать Лилю. Оттолкнулся от ствола, побрел медленно, осторожно, словно ноги и впрямь были глиняные, оступишься – разобьешь, других не дадут. Из-за сугробов почти и не темно. Беззвездное небо засвеченное, белесое: город близко. Наткнулся на протоптанную стежку. Если дышать глубоко, а не резко и часто, то не так больно. И стонать не надо, уговаривал он себя, это лишь кажется, что звук дарит облегчение. Понял, что куртка все еще расстегнута, еле поймал жесткими пальцами пластиковый бегунок. Пока маялся с молнией, выдрался из рощи на знакомую тропу. Вон та печь. Дальше – колдобистая гравийка. Сырая рубашка под пуховиком – как охлаждающий компресс. То, что доктор прописал.

От гаражей, по счастью, вела единственная дорога. Здесь недалеко, недалеко, твердил Нельсон и, шатаясь, тащился, спотыкался, падал, подымался, шкурил, разводил пигмент, красил – нет, не спать, нельзя – вставал и шел. Ковылял, покуда впереди не зажглись путеводные огни. Купчино – якобы трущобный район, но, кажется, именно Нельсон выглядит как самый что ни на есть неблагополучный тип: на ногах не стоит, рожа наверняка в кровище. Провел пятерней по носу и рту – чисто. И на том спасибо. Внезапно, будто к телу подключили дополнительные функции помимо базовой непроходящей боли, почувствовал – сейчас обмочится. Увидел круглосуточный шиномонтаж. Мужики, пустите в сортир. Ворвался в кабинку, кое-как стянул штаны, с подвывом отлил. Умылся. Вода из-под крана пахла совсем иначе, чем в лесу, – теплым подвалом и тухлым яйцом.

Одиннадцать вечера, мужики сказали. Ну хоть не среди ночи припрется. До Гашека по прямой, мимо хрущевок и зеленого в клеточку новостроя, через перекресток, где ларек с шавермой, а на следующем, когда упрется в трамвайные пути, налево. Или направо? Налево, точно налево, вдоль торгового центра. Вот тот панельный домина. Квартир, наверное, сотни. Какой это подъезд с торца, четырнадцатый? А какой нужен? После полудюжины изнурительных пятиметровок от подъезда к подъезду Нельсон отыскал на табличке номер Лилиной квартиры. К домофону не подошла – до нее добрались? Нет, нет, просто никого не ждет. Он рухнул на дворовую скамью. Первый этаж, колотиться в окно? Караулить кого-нибудь из соседей? Зачем же, если карман куртки оттягивает связка универсальных ключей, которой он пользовался для волонтерских расчисток в парадных. Всегда при себе.

Ввалился в подъезд, надавил на звонок и сразу, на последнем издыхании, крикнул, – я это, я. Впусти, пожалуйста.

Открыла. Глазища огромные, встревоженные, на висках пушатся завитки. Босоногая, в его старой растянутой тельняшке с заштопанными прорехами. Нельсону тут же – самую капельку – полегчало. Она в порядке. Пока.

– Что случилось? Как ты здесь оказался? – принюхалась подозрительно. – Ты что, пьяный?

Ох, если бы пьяный.