Парадокс Тесея

– Он не продать картину хочет, – оборвала его Лидия Владимировна, – а избавиться от нее. В лучшем случае запрятать. В худшем – уничтожить. Возможно, уже это сделал. Ну что вы смотрите на меня как на невменяемую… Неужто не доходит? – старушка долистала брошюру до нужного разворота и подтолкнула к ним. – Что тут написано? На эстраде, тысяча девятьсот пятнадцатый, Петроград. Ниже – про выступление гастролирующего оркестра, где? В Петрограде. Пятнадцатый год. Петроград. Пятнадцатый. Думайте, друзья мои.

И вновь, как когда-то в архиве, в Лилином сознании, точно маломощная лампочка, затеплилась мысль, которая, конечно, давным-давно уже там болталась без надобности, покуда Лиля не позволяла себе нажать на выключатель.

– Эта картина создана после смерти Веры Евсеевой. И концерт, который запечатлел художник, тоже произошел уже после ее смерти, – пробормотала Лиля и уронила голову на руки. Разгадка была до обидного проста. – Значит, полотна писал сам Прыгин! Это опровергает теорию Савелия Петровича!

Зажужжал телефон. Извини, Глеб, не до тебя.

– Да. И я полагаю, что у него было достаточно времени изучить холст и прийти к тем же выводам. Причем с более серьезными основаниями. А теперь посудите сами. Зачем ему продавать оригинал полотна, которое рушит его академическое реноме? То ли дело фальшак, который ничего не доказывает.

Лидия Владимировна жахнула дверцей буфета и поставила перед Нельсоном чугунную антикварную пепельницу в форме смородинового листа. Как она называла это литье? Каслинское, верно.

– Здесь все-таки что-то не сходится, – Нельсон чиркнул спичкой, затянулся и выпустил дымный узор. – Репутация Саввы не меньше пострадает от того, что он сопровождал сделку с фальшивкой.

Лиля передернула плечами. Еще как сходится. Искусствовед прекрасно понимал, кому продает липовое полотно.

– Савелий Петрович предполагал, что Ворошилов не будет поднимать шума, – рассудила Лиля. – Что не захочет выставлять себя посмешищем арт-рынка, а втихаря разберется с продавцом. Как, собственно, и произошло, – одними губами добавила она.

В комнате повисла гнетущая тишина. Нельсон раздраженно подолбил окурком чугунный лист.

– Нет, я не верю, что Савва не попытается загнать подлинник. Слишком хочет денег. Тем более с нашей сделки он получил гораздо меньше, чем рассчитывал. Давайте, исходя из этого, прикинем, где нам его искать. Лиля, что такое?

Она в очередной раз нажала на кнопку сброса. Достал.

– Да мне Глеб обзвонился. Сейчас вот пишет, что скоро приедет.

* * *

Как теперь смотреть в глаза Нельсону, Глеб не знал. Он и в зеркало-то взглянуть не мог, презирал свое отражение. Это было не просто предательство, нет. Трусость, которую не смыть прошлыми заслугами. Совершеннейшее безволие. А еще – самая настоящая, подлая, жалкая капитуляция. Он сдался. Буквально сдался.

Несмотря на щуплое телосложение и астигматические минус пять, Глеб отроду не пасовал перед чужой агрессией. Перед психологическим давлением, физической расправой – без разницы. Да что там, били ведь его, как боксерскую грушу, и неоднократно. Зажимали в прокуренном, разрисованном тамбуре рядом со школьным актовым залом. Харкали в капюшон, сшибали с носа очки. Невзначай прикладывали, рыпавшегося, башкой об асфальт, пока за ноги, за руки волокли от Гостинки в автозак. Допрашивали. «Отказываюсь говорить. По пятьдесят первой». Унижали, заставляли писать объяснительные. «Выражал позицию. Правонарушений не совершал». Доводилось чувствовать всякое: безысходность, потерянность, гнев, разочарование, выгорание, но он не прекращал бороться. Даже если было страшно, понимал – иначе нельзя.

А вчера признал поражение. Дважды.

Первый раз – когда покорно отдал вежливым незнакомцам ключ от особняка, а затем и телефон. До сих пор не мог уяснить себе, чего он так испугался. Эти мужчины не прятали лиц. Не выглядели как злодеи (любая гвардейская харя за бездушным забралом черного непробиваемого шлема куда паскудней). Удара как такового не последовало, лишь намек, обещание, а у Глеба позорно поджалась мошонка и подкосились колени. Он привык отстаивать свои права. Да, в существующей системе их постоянно нарушали, но тем давали повод испытывать моральное превосходство. И что бы ни случалось прежде, как бы его ни прессовали, никто не мог отнять у него жизни, молодости и внутренней свободы. Но эти мужчины – могли. Перед ними Глеб абсолютно бесправен. Не люди – орудия преступления. Что ты докажешь пистолету или ножу?

По крайней мере, Глеб не сбежал. Забился за вонючий помойный бак, судорожно соображал, ждал. Зачем эти двое заявились к Нельсону? Кому тот перешел дорогу? Черным застройщикам, осенило Глеба, которые имеют виды на особняк. Ну точно. Подослали запугать. Им же чем аварийней здание, тем лучше, а Нельсон ремонтировать взялся. Как поступить? Кому сказать? Телефона-то нет. Зато дома есть запасная трубка. Эту симку позже восстановит.