Парадокс Тесея

Вернулся домой, есть отказался. Закрылся от бабушкиных уговоров в комнате, машинально включил приставку. Запустил игру: разгромленная лаборатория, загадочный вирус, полчища мутантов. Патронов, как водится, мало, но прицельные выстрелы в переносицу здорово экономят обоймы. Ожесточенно сражался с нежитью, пока не выронил джойстик. В ультрамариновой темноте, скудно подсвеченной экраном, добрел до кровати и забылся долгим, топким сном.

Проснулся сегодня только к полудню, разбитый, никчемный. Ненавидел себя. Сунулся в ванную, выдвинул из-под раковины ведро, вытряхнул оттуда ветошь и резиновые перчатки, поставил под кран, крутанул вентиль. Струя холодной воды жестко ударила по дну. Задержал дыхание, обрушил десять литров на голову. Ошеломленно поморгал, вылез, оскользнувшись, на коврик. Бледный, весь в гусиных пупырках, растер кожу полотенцем до красноты. В спешке оделся, без аппетита набил желудок золотистыми, с пылу с жару, бабушкиными гренками. Накинул куртку, побежал в ближайший салон сотовой связи, восстановил основную симку. Номер Нельсона был, ожидаемо, недоступен. После непродолжительных колебаний Глеб все-таки позвонил Лиле. Сбросила. Дважды. Черканула: «Мы в штабе». Мы? На шее Глеба словно ослабили петлю. Лиля не написала бы «мы», будь она без Нельсона. Он свернул к метро. Опять сбросила. Глеб написал: «Я еду».

* * *

В коммуналке Глеба встретил Нельсон. Целый. Даже, кажется, невредимый. Нет, не вполне: в теле его появилась какая-то неестественная увечная асимметрия.

– Ты живой? – проблеял Глеб, пряча глаза. – Я виноват. Прости. Готов искупить. Как угодно…

Широкая ладонь легла на плечо.

– Не убивайся ты так, – добродушно прокряхтел Нельсон, – до свадьбы заживет. Ты ничем не мог помочь. Пойдем.

Шагал он тоже чуть иначе, как будто одна нога у него стала короче другой.

– Правда, я сделаю все, что скажешь, – говорил в коридоре Глеб, походя выпутываясь из куртки. – Что им нужно от тебя? Это от черных застройщиков, да? Пытаются остановить реставрацию?

Нельсон притормозил.

– Не совсем. Считай, я задолжал кое-кому, – ответил, помолчав. – Но не хочу это больше обсуждать.

Коллекторы, смекнул Глеб. Теперь понятно. То бишь ничего, конечно, непонятно, но этого объяснения ему показалось достаточно.

В штабе было так накурено, что не видать потолка. У Лили глаза опухшие, заплаканные. Лидия Владимировна, подперев рукой подбородок, опечаленно смотрела куда-то в окно на разлинованное проводами безоблачное вешнее небо. Глеба вновь захлестнуло чувство вины. Слабак ничтожный. Подвел их всех. Он поплелся к столу и налетел на чемодан, взявшийся форменно из ниоткуда. Навернулся, увалень.

– А ты, кстати, можешь кое-что для нас сделать, – Нельсон, крякнув, помог Глебу встать и поднять чемодан. – Эти товарищи пригрозили нанести визит Лиле. Знают, что мы пара. Надо, чтобы она недельки две пожила где-то в другом месте. И желательно не одна. Скорее, как мера предосторожности. Не волнуйся, «жилеты» им не сдались, только мы с Лилей. Мы, честно, думали просить Лидию Владимировну, но не хотелось бы напрягать.

– Конечно! Не вопрос! – воспрял духом Глеб.

Ну слава богу. Как-то, пускай чуть-чуть, но сможет загладить вину. И бабушка будет рада. Конечно, это не то же самое, что вырвать Нельсона из лап бандитов. Интересно, если бы Глеб встретился с ними снова, смог бы он поступить иначе? Хочется надеяться, что да.

– Бабушка будет рада, – прибавил он вслух. – Наконец найдется кто-то, кого она сможет откормить.

Лиля в сомнениях заерзала, скрипя стулом:

– Может, чтобы никого не обременять, все же проще посуточно снять студию какую-нибудь. Ну как Денис арендовал, приезжая из Москвы, хоть ту же самую, на Казначейской. Нельсон еще хотел там что-то почистить в парадной. Помнишь, ты…

По коридору прокатился, перебив ее, дикий душераздирающий крик. Следом раздался тупой звук, какой бывает, когда опрокидывается стул, которому избыточно понавешали на спинку одежды.

Перепуганные обитатели коммуналки, тихо-мирно коротавшие воскресенье дома, повыскакивали из комнат: голопузый забулдыга Семеныч в трениках и шлепанцах, на груди его синела оплывшим чернильным контуром трехглавая церквушка; склочная мамаша Лобанова в байковом халате, к вороту которого она приколола драгоценную брошку (от одного вида бабенки у Глеба сомкнулись челюсти); полненькая студентка Первого меда со стеклянным взглядом – когда Глебу приходилось встречать ее в местах общего пользования, та шевелила губами, будто без конца что-то заучивала; две немолодые женщины в розовом, сутулые, как вареные креветки, казались сестрами, но на самом деле, по словам Лидии Владимировны, мать и дочь. В этом небывалом коридорном столпотворении Глеб не сразу заметил Николая Васильевича – пожилого, жившего бобылем соседа – на полу, без сознания, в кальсонах и майке, лишь слегка прикрытого неким подобием искромсанной шерстяной накидки. Вернее, пальто.

– Что стоишь – резину тянешь, докторица, посмотри, что с ним, – дохнул перегаром Семеныч моментально съежившейся студентке.