Парадокс Тесея

Однако о неумолимом Хроносе в заведении напоминало практически все. Лидия Владимировна будто очутилась в полости колоссального часового механизма – столько было задействовано в фантазийном, хоть и обтерханном, интерьере разноразмерных шестеренок, стрелочек и рычажков. Антикафе состояло из нескольких залов, в поисках Савелия Лидия Владимировна прошла их насквозь. В первом, как и говорил Митя, – одиночные рабочие места, где обреталась скрюченная над ноутбуками молодежь, которая распрямляла спины, единственно чтобы сбегать к стойке с кофемашиной и какой-то сухомяткой; во втором – здоровенный, персон на двенадцать, пустой стол и стеллажи с настольными играми; третье помещение оснащено проектором и рядком пухлявых кресел-мешков, по видимости для лекций или кинопоказов.

Прочая мебель в «Механике» большей частью была собрана из дерева и клепаного металла, светильники без плафонов – спаяны из латунных труб (лампочки в них вкрутили просто замечательные, с вытянутыми колбами и золотыми спиральками нитей накала). В неожиданных местах, к примеру на стойке для верхней одежды, торчали вентили и паровые манометры. На подоконниках и этажерках приютились родные винтажные артефакты: патефон, кассовый аппарат и даже легендарная двухобъективная фотокамера «Роллейфлекс». Скорее всего, оформители и впрямь натаскали антуражных вещичек с Удельной или с какого другого блошиного рынка, подумала Лидия Владимировна, и от этой мысли вдруг потеплело на душе, а странное антикафе стало в известной степени освоенным и понятным.

В конце анфилады обнаружилось некое подобие библиотеки: стены, во всю ширь заставленные томами, ветхие каминные кресла в викторианском стиле с ушастыми подголовниками (специальной формы, дабы защищать нежные шеи аристократов от сквозняков), ажурная винтовая лесенка на второй ярус, где хранилось еще больше книг. Савелий сидел за одним из столиков с зелеными лампами – длинный, прямой, как стеариновая свеча. Выбивал бледными, слишком изящными пальцами многоточия по дилетантски поновленной столешнице.

– Лидия? – искусствовед приподнялся на стуле.

Обшарил ее цепким взглядом, приметил за плечом тубус (естественно, пустой, взятый для отвода глаз), в нетерпении сглотнул. Страдальчески осунувшийся, надломленный человек. Ленкиному проклятию сбыться, увы и ах, не суждено: рвать на себе волосья доцент не сумел бы по простой причине – венчик седины без того совсем поредел. На шее, словно зоб тропической птахи, пестреет шелковый платок в «огурец». Костюму – судя по крою, недешевому – не помешала бы химчистка. Худо тебе в бегах, неудобно, чуточку позлорадствовала Лидия Владимировна. Был ли ты готов к этому обездоленному одиночеству, когда предавал доверие своих учеников? Нет тяжелей греха для учителя.

– Рада знакомству, – она устроилась напротив.

– Наследники к нам не присоединятся? – настороженно спросил Савелий, раскрыв очечник.

– Нет нужды, их представляю я. Но прежде хочу переговорить с вами о другом холсте Прыгина. «На эстраде».

Савелий дернулся, как будто его прижгли каленым железом, выкатил глаза, болезненно блеснув белками. Но с места не сдвинулся. Поглядывал на тубус, который Лидия Владимировна повесила за лямку на спинку стула.

– Что вы имеете в виду?

– В декабре вы сопровождали сделку по продаже поддельного полотна «На эстраде» Игорю Ворошилову, – нарочито буднично сообщила Лидия Владимировна. Сказанное не должно было прозвучать обвинением.

– Нет-нет-нет, не знаю, что и откуда вы слышали, но там особая ситуация, – захлебываясь ложью, стал оправдываться искусствовед. – Как таковой экспертизы с моей стороны не было. Понимаю ваше беспокойство, но пусть вас это не останавливает. Продавцом выступал мальчик из хорошей семьи. Я и предположить не мог, что у него подделка. Я ведь и вещи той не видел вблизи, просто присутствовал по его просьбе. А он воспользовался моим доверием. Я сам, понимаете ли, пострадавший…

Лидия Владимировна слушала его ахинею с недоумением. И этому краснобаю все верят? Тот продолжал опутывать ее липким, самозабвенным враньем, которое с каждой минутой становилось сложнее и сложнее терпеть.

– Это вы-то пострадавший?! – выпалила она, сорвавшись на фистулу. – А я, наивная душа, думала, что Митя! Его едва не изувечили.

В мыслях чертыхнулась. Проговорилась.

– Так вы от Ми-и-ити… – протянул Савелий. Щелкнул по открытому очечнику так, что тот завертелся на столе, слепо взблескивая стеклами. Вперился исподлобья. – И надо понимать, пресловутая картина «Единомышленники» вовсе не Прыгиным написана. А Лилей, нашей умницей-разумницей. Я же говорил, какой художественный талант! Стоило лишь избавиться от оков, наложенных школой. Нечего ей в реставрации делать, – заключил мерзавец, упиваясь своей прозорливостью.

– Вы, похоже, меня не услышали, – процедила Лидия Владимировна, нащупывая молнию на сумке. – Митю избили. А если он сегодня вечером не отдаст Ворошилову подлинник, покалечат. Савелий, опомнитесь. Верните картину! Он же вам не чужой, сын ваших друзей!