Парадокс Тесея

Савва выслушал обрисованные Нельсоном перспективы и кивнул с опасливым ликованием узника, которого внезапно, в силу некоей неизъяснимой милости, а может и судебной ошибки, решили выпустить из пожизненного заключения на свободу.

– Да я сейчас при тебе все и удалю! – искусствовед живо придвинул к себе ноутбук.

– Увольте, Савелий Петрович. У вас же резервные копии имеются, зуб даю. Лучше Дениса наберите по громкой связи и сообщите хорошую новость. Я бы и сам, но он, чего доброго, решит, что вы мне растрепали его секреты.

Савва поступил, как велено. Осчастливленный химик на том конце телефона аж заикался. Пока они разговаривали, Нельсон, точно намагниченный, не мог отвести глаз от полотна. Конечно, это подлинник: казалось, он пульсировал в руках высокочастотными токами цвета и энергий, передавая непознаваемый, схваченный мастером ритм Вселенной, с которым движутся ее запредельные шестерни… Нельсон оторвался от холста, только когда искусствовед отложил трубку в сторону.

– Все решили? Славненько. В таком случае всех благ, – раскланялся Нельсон.

– Подожди минутку, – захлопотал Савва, – не понесешь же ты его как есть.

Сполз со стула, забрался по приставной лесенке на второй ярус. Вытащил из-под постели черную матерчатую папку с ручками, какие продаются в художественных лавках. Слез с антресоли, разложил на полу, взял у Нельсона холст, поместил внутрь. Долго смотрел, коленопреклоненный, на полотно жадным прощальным взглядом. Нельсон выразительно кашлянул. Савва поморгал, вытянул из кармана папки помятый микалентный лист, разгладил бумагу, накрыл красочный слой, застегнул молнию. Нельсон наклонился, чтобы забрать упакованную картину, однако Савва вдруг выпучился, вцепился в папку, забормотал как юродивый:

– Не отдам, не отдам, не отдам…

Но, само собой, отдал.

* * *

Оказавшись на улице, Нельсон испустил победный клич в умиротворенное небо, туда, где темнели верхушки тополей, подбитые разлезающимся лебяжьим пухом. Перескочил через мост мимо разморенного рыбака в латаном картузе, ловившего незнамо что в затхлых водах канала, завернул за угол к остановке. Автобус прибыл как по заказу. Повез через Коломну напрямки на Ваську, до дома Лидии Владимировны. Нельсон томился, мысленно подгонял пассажиров на остановках, боковым зрением выхватывал какие-то восхитительные мелочи за окном – бровастого готического филина на крыше Дома городских учреждений, коротышку-контрабасиста у консерватории, взвалившего на закорки исполинский футляр, кобальтовый переплеск Невы.

Лидия Владимировна его не ждала, но Нельсон знал, что она в это время дома. После трех нетерпеливых звонков в дверь старушка не открывала целую вечность. Но вот загремела замками, встала на входе, сурово подбоченившись правой рукой, левой – опершись на длинную клюку. А прежде на своих двоих передвигалась, всем «жилетам» давала фору… Взглянула на Нельсона – как студеной колодезной водой из ведра окатила.

– Митя, так дела не делаются. Надо было предупредить, – отчитала она.

– Каюсь, спешил вручить вам это, – Нельсон выставил папку.

– Не через порог, – попятилась Лидия Владимировна, невпопад тыча клюкой, – давай у меня.

Бывший штаб тягостно пропах аптекой: противоревматической камфорной мазью, горьким грудным сбором, сердечными каплями, заглушавшими слабые ноты цветочного парфюма хозяйки. Даже комнатные растения в эркере захирели, словно бы надышавшись этого тревожного запаха обреченного угасания. Вместе с тем комната содержалась в абсолютной и отчего-то пугающей чистоте – пол был вымыт, побрякушки в буфете выстроены по ранжиру, листики декабриста и те протерты… Нельсона пронзила нехорошая догадка: Лидия Владимировна как будто ожидала, что может в любой момент умереть. Приготовилась сделать это с достоинством. Он торопливо раскрыл папку, выложил картину на стол.

– Это что, Прыгин? – ахнула Лидия Владимировна. Ортопедическая трость выпала у нее из руки и удивленно стукнула изогнутой рукоятью.

– Дык! – только и смог сказать Нельсон и вместо пояснений разулыбался до ушей.

Да и не нужны были Лидии Владимировне никакие пояснения. Она приникла к полотну, водила пальцами в миллиметре от краски, нащупывала ту незримую границу, где кисть художника отрывалась от холста. Ее увядшие щеки мокро серебрились от слез.

– Она ваша. Вы ведь буквально за нее заплатили. Но… – Нельсон пододвинул Лидии Владимировне стул, – я пообещал Савве, что мы не станем его изобличать. И он мне в ответ дал кое-какие гарантии. Так вышло.

– Митя-Митя. Да бог ему судья, – усаживаясь, рассмеялась она. – Пока жива, ничего предпринимать не буду. Вообще я планировала, что отпишу дедову коллекцию Русскому… Посмотрим. Быть может, к этому времени уже и Савелий преставится. Я, знаешь ли, теперь твердо намерена его пережить, – хитро прищурилась старушка.

Лидия Владимировна вновь обратилась к картине и благоговейно умолкла. Не могла налюбоваться. Нельсон развалился за столом, облагороженный, обласканный свечением ее простого человеческого счастья.