Парадокс Тесея

А однажды тетя Надя рассказала про альпинистов. Вражеские летчики использовали шпили и купола как артиллерийские ориентиры. Блестящие доминанты нужно было немедленно спрятать: там, где позволяло покрытие, закрасить серым, где нет – замаскировать сусальное золото чехлами. Из скалолазов, состоявших в спортивном сообществе «Искусство», собрали спецбригаду. Мама, заядлая альпинистка, разумеется, не раздумывая присоединилась к ней, как только представилась возможность.

Тяжелейший, изнурительный труд при любой погоде, под авианалетами. Мама возвращалась домой после подъемов («мои золотые высоты», как она их называла, в общей сложности около двадцати пяти объектов) и садилась на пол прямо в прихожей коммунальной квартиры. Потом, царапая обои, ковыляла до комнаты по смрадному нескончаемому коридору, жаловалась, что все время тошнит и кружится голова. Как-то пришла, а у нее в кровь исколоты руки – теснясь на дощечке в основании Адмиралтейского шпиля, альпинистки сшивали толстыми иглами края гигантского, в полтонны весом, брезентового полотнища, чтобы парусину не сдуло ветром. Когда Лида прижалась к маме, та сказала лишь: «Это все мелочи. По Леле вон чуть очередь не прошла, в чехол попала… но высоту взяли…» И отключилась.

Наступили холода. Верхолазы взялись за Петропавловский собор. Беспощадные шквалы, шедшие с Невы, не давали подобраться к шпилю. Продвигались крайне медленно, беспрестанно переделывали – на морозе шаровая масляная краска мгновенно затвердевала и сходила слоями. Долгие ночи провели альпинисты наверху – там, где не было ничего, кроме пронизывающего ветра и ледяного золота. К переохлаждению прибавились голод и физическое истощение: весной сорок второго мама умерла от воспаления легких. Уходила в лихорадке, дико металась по кровати. Несмотря на квартирную стужу, упорно сбрасывала одеяло, которое тетя Надя на ней поправляла.

* * *

Водогрей, мерно гудевший синим огоньком, источал тоненький запах газа. На шкафчик над засаленной плитой Лобановых кто-то из соседей прилепил свежую записку. «В вашем углу дежурным вчера обнаружен огромный рыжий таракан. Срочно примите меры!» Почерк решительный, в слове «вашем» шариковая ручка прогрызла верхнюю дужку у первой буквы. Ниже, почерком полегче, с долей фатализма продолжено: «Нам отныне с ними жить, но как?» Зоны общего пользования воистину не отличались чистотой. Кухня – неприглядное, заселенное паразитами чрево коммуналки, санузел – клоака.

По престарелому дровяному очагу с уголка недоотжатой наволочки на бельевой веревке, неверно отмеряя секунды, щелкали капли. Лидия Владимировна поставила сардинницу на чугунную варочную панель подальше от беспокойной водицы и отперла дверь, ведущую в закуток перед черным ходом. Обтянутый тисненой кожей сундук клацнул замками, протяжно зевнул – раритетная сервировочная вещица была до поры до времени припрятана, и Лидия Владимировна направилась к себе.

В комнате ценный товар она не хранила. Сосуществование в коммунальной квартире наделяло жильцов своего рода экстрасенсорикой: все знали всё обо всех, даже если сами того не желали. Стены, перегородки, ширмы и занавески становились проницаемыми границами совместного быта, мало защищавшими от пассивного (а иногда и активного) любопытства. В условиях всеобщей хронической осведомленности какой-либо пустячный признак, нарушавший привычный уклад, будь то загруженный в холодильник экзотический фрукт или внеурочно надетое нарядное платье, уже порождал конспирологические теории. Что говорить о внезапном появлении на полках дорогих вещей – не фарфоровых «безделиц», истинной стоимости которых все равно никто не знал, – а драгоценных товаров из золота и серебра. Внимание к частной собственности у людей, деливших жизненное пространство «по справедливости», было обострено до предела. Поэтому Лидия Владимировна, безошибочно определявшая минуты пустования кухни по нутряному, десятилетиями выработанному чувству коммунального распорядка, предпочитала держать особо важные клиентские заказы в сундуке – в закутке за дверью, которую все принимали за прямой выход на черную лестницу и никогда ею не пользовались за неимением ключа.

Единственным ключом, равно как и другими жилищными секретами, единолично распоряжалась Лидия Владимировна. Объяснялось это тем, что многоквартирный доходный дом с жестяным куполом-шапочкой когда-то принадлежал ее деду, владельцу строительной компании и железоделательного завода (девочкой она постоянно смотрела под ноги – нравилось находить название конторы на крышках канализационных люков).