Парадокс Тесея

Шестнадцать дорогостоящих экспонатов были более-менее на виду – Лидия Владимировна пометила себе, что пара работ Ларионова и Гончаровой на месяц отправилась в венскую Альбертину на выставку, посвященную лучизму. И Удельная Ленка давеча прислала сообщение с именем нового владельца натюрморта Машкова с вяленой сельдью. Некий бельгиец, надо как-то разведать о нем побольше.

Но одна картина – «На эстраде» Прыгина, изображавшая лихой оркестрик в неведомом питейном заведении, – как в воду канула. Лидия Владимировна тщетно перерыла все публикации, имевшие к художнику хоть какое-то отношение: материалы выставок, аукционные каталоги, труды искусствоведов, мемуары. Даже, казалось бы, всесильная Ленка тут признала поражение. Не помогла и дедова брошюра: тот описывал картины как умел, старательно, но неинформативно. Впечатления от концерта заезжего венгерского оркестра в Петрограде в пятнадцатом году (выступление дед явно застал лично) заняли больше места, чем характеристики полотна. Дед сообщал, что «мастер точно передает своими излюбленными потешными людскими фигурами разгульный дух сей грандиозной ресторации». Что это был за ресторан? Что за гастролирующий оркестр? Одному богу известно.

Эту картину да показать бы искусствоведу Диденко, чьи, с позволения сказать, «научные» статьи обзывали Прыгина самозванцем. Лжеэксперт, враль со степенью. Что за ерунду мелет? Вся теория основана на одном хронологическом совпадении, остальное притянуто за уши… Да, смерть жены заставила художника сделать паузу и подтолкнула к смене творческого стиля, да, позднее он попал под влияние супрематистов – дело-то понятное, со всяким могло случиться.

«На эстраде», судя по упоминанию потешных людей, могла бы убедительно доказать, что Прыгин после кончины Веры не сразу изменил неопримитивистской живописной манере, не сразу ударился в опыты с абсолютной абстракцией. Лидия Владимировна не видела работу пятнадцатого года воочию, но готова была поставить все скопленные деньги, что та выполнена в стилистике ранних арабесок Прыгина: легчайший контрастный мазок, положенный летучим касанием кисти, разудалый колорит, портретика на грани шаржа. Как принято у авангардистов, он вдохновлялся народными промыслами, в особенности городецкой росписью, которой украшали прялки (отсюда специфическое прыгинское затенение верхних углов, отсылающее к форме донца). У нижегородских мастеров он почерпнул декоративную условность, жанровость сценок и хулиганскую энергетику. Невероятную творческую свободу. Живопись Прыгина производила эффект моментальный и мощный, как звонкая оплеуха. Пропавшая картина наверняка не была исключением.

И пусть попробует этот павлин поспорить!

Чем больше Лидия Владимировна предавалась односторонней заочной полемике, тем пуще негодовала. Ругалась в воображении с незнакомым искусствоведом, как скучающая пенсионерка с телевизором. Вот же захотелось человеку дешевой сенсации. А следом сама же бралась оправдывать: вдруг он в эту теорию искренне верит? Все-таки старался, диссертацию защищал.

Верит или не верит, для Лидии Владимировны автор публикаций был вопиюще неправ – и все тут. Но без картины это недоказуемо.

* * *

По потолку, сминая заросли гипсовых ирисов, проехала тень троллейбуса и сползла по некстати расположенной стенке. Лидия Владимировна с усилием отвела взгляд от подернутого жирным никотиновым налетом рожка люстры и принялась пересчитывать валюту. Пять тысяч, семь, пятнадцать, двадцать… Может, и хватит на тот ученический этюд Розановой, который должны выставить на торги в пятницу.

В дверь постучали. С таким чахоточным призвуком оповещал о себе только одинокий сердечник Николай Васильевич. Дверная ручка екнула и робко повернулась. Застигнутая врасплох Лидия Владимировна (поди ж ты, задумавшись, не заперлась) успела накрыть пасьянс из банкнот помятой газетой, в которую была упакована фарфоровая статуэтка. Не дай бог увидит, в долг попросит.

– Лидия Владимировна… там на кухне бельишко упало постельное… Не ваше? – покашливая, спросил щуплый мужчинка, сквозняком проникая в комнату.

Подслеповато прищуренные, слезящиеся, как у собаки, глаза придавали ему вид одновременно невинный и виноватый. К жидкому, в катышках, свитерочку пристал пушистый комок спутавшихся волос, который прежде носился крошечным перекати-полем по коридору. Лидия Владимировна заметила канцелярский файлик, зажатый в гречишной от пигментных пятен руке. Ишь какой. Прикрывает свою чахлую бесцеремонность добрососедством. Что-то ему нужно.

– Не мое, Николай Васильевич.

Мужчинка засмотрелся на бронзовую пальметку из Елагина дворца, лежавшую на паркете в окружении таких же декоративных деталей.

– Все реставрируете?

– Работаю с ними, – уклончиво ответила Лидия Владимировна. – У вас случилось что?

С предосторожностями, говорившими о запущенном геморрое, сосед занял свободный стул.

– Вы, Лидия Владимировна, нужны мне как женщина. Посоветоваться, – начал он и вытряхнул перед ней содержимое полиэтиленовой папочки.