Парадокс Тесея

– Что с проекцией-то? Думаем дальше? – напомнила она.

– Да я уже не соображаю, – запротестовал Нельсон, воровато закуривая (в соседнем помещении все еще шел мастер-класс, и администратор, если унюхает, начнет по обыкновению нудить). – Поехали лучше на Петроградку. Покажем Кире особняк. Когда там твой химик будет в Питере? Как его, Денис?

* * *

Денис прикладывался то лбом, то виском к вибрирующему стеклу в попытке найти комфортное положение для затекшей шеи. Скоростной поезд скальпелем резал пространство; сбоку бежала полоса расшитого елями и березками заоконного полотна. Долгоногий проводник с огненными угрями на щеках тяжко, точно в гору, толкал по проходу тележку с товарами, под стать ему непропорционально вытянутую кверху. Денис отвернулся. Бесполезный труд, кому захочется покупать корпоративные ручки да брелочки и недешевую косметику.

Лиля позвонила ему в четверг – ничто, как водится, не предвещало. Заговорила о беспределе вокруг самарской дачи, где они познакомились, потом несмело позвала в Питер. Приглашение было безумным – приехать на выходные ради того, чтобы взять соскобы в каком-то заброшенном особняке и увезти их на экспертизу в Москву. Но Денис и рад свалить из столицы – хоть немного передохнуть от папы и его повседневного культа Танатоса.

Папа Дениса, как и дедушка до него, работал в так называемой ленинской лаборатории. Вместе с коллективом ученых – биохимиков, гистологов, анатомов и хирургов – он оберегал останки Вождя от плесневелого дыхания вечности. Помимо Владимира Ильича на попечении Биотехнологического института в разное время были Сталин, Хо Ши Мин, Ким Ир Сен и еще полдюжины почивших правителей со всего мира.

Блюсти целостность Ленина было особенно нелегко, и вот почему. Когда отец русской революции преставился зимой тысяча девятьсот двадцать четвертого, партийные опекуны не собирались сохранять тело. Вождя довольно-таки тривиально подготовили к погребению: функционер назначил дату похорон на конец января, патологоанатом при вскрытии, как положено, ввел стандартный консервирующий раствор кратковременного действия. И то и другое стало ошибкой. Прощание затянулось, колонны скорбящих делегатов к мерзлому от февральских холодов Владимиру Ильичу все прибывали. С таянием снегов и разливом вешних вод достославный труп, запав глазницами, начал подгнивать.

После того как партийное руководство решило бренную плоть все-таки сохранить, ученые, поставив на кон репутацию, пошли на рискованные бальзамические опыты. Тело опустошили, промыли, отбелили трупные пятна перекисью и уксусной кислотой, накачали консервантами, причем не по сосудам (остатки кровеносной системы были для этого почти непригодны), а через кожу – примочками, микроинъекциями, ваннами с раствором. Чтобы лучше пропитать ткани, Ленина без конца надрезали, распиливали, сверлили и заделывали. Затем обмотали прозрачными резиновыми бинтами поверх вымоченного в защитном маринаде белья. А дальше по плану каждые полтора года – купание в глицерине, формальдегиде, уксуснокислом калии, спирту, перекиси водорода, ацетате натрия – дьявольское омовение для вечной жизни в драгоценном ларце на главной площади страны под рассеянным светом розовых лампочек, призванным дополнительно оживить парафинно-бледного кадавра.

Впрочем, несмотря на все процедуры, вечность жизни оставалась под вопросом. Капризный покойник продолжал предательски тлеть. Хорошо оплачиваемые сотрудники второго поколения ленинской лаборатории, к коим относился папа Дениса, тщательно выискивали приметы разложения (то пигментное пятно, то очажок грибка) и время от времени заменяли органические ткани искусственными. В ходе реставраций Вождь обзавелся заплатками из синтетической кожи, обновленными суставами и мышцами, глазными протезами, над которыми сомкнулись полимерные ресницы. Ученые реконструировали Владимиру Ильичу нос и долго бились над ушными хрящами. От исходного биологического материала – того, что стоял на броневике, – по прикидкам Дениса, до современников дошло процентов сорок.

Какая доля Ленина, равно как и его учения, должна сгинуть, чтобы коммунистические мощи захоронили и мракобесный обряд прекратился, размышлял Денис, пялясь сквозь мелькавшие косые кресты железнодорожного моста на разлив реки. Сколько можно держать усопшего, более соприродного чучелу, для всеобщего обозрения?