Парадокс Тесея

Фронт работ – как по учебнику. Укрепить красочный слой водным раствором осетрового клея с медом. Уложить, отпрессовав, кракелюр и изломы. Сделать профилактические заклейки. Удалить стойкие загрязнения. Тонировать – самую малость. В завершение покрыть слоем даммарного лака, который защитит полотно и раскроет цвета. Лиля благодарила бога, что картина избежала серьезных утрат – не придется выдумывать за художника из головы.

То, что попробовала, получилось. Как говорится, глаза боятся, а руки делают, пусть их хозяйка и считает себя самозванкой. Странно, картина будто отзывалась на ее действия, помогала, как раненое животное, которое понимает: его лечат.

Конечно, на каждом шаге Лиля сомневалась до онемения пальцев. Конечно, ей представлялось страшным и попросту неправильным предпринимать все это в одиночку, без плана, утвержденного какой-нибудь высокой реставрационной комиссией, без старшего опытного мастера, который мог бы твердой рукой подправить за ней огрехи. Но куда страшнее и неправильнее было то, что после всего холст окажется в единоличном владении какого-то толстосума. Будет висеть у него в кабинете очередным экспонатом над элитным, точно кожей бегемота обтянутым диваном, воображала Лиля и корчилась. Неведомый богач притом обладал внешностью обрюзгшего чиновника, повадками братка из девяностых и омерзительным чесночным запахом изо рта (настоящих коллекционеров Лиля ни разу не встречала).

Почему так несправедливо? У Нельсона есть его распрекрасный зал, к которому Лиля начинала испытывать нечто, напоминающее постыдную, вульгарную ревность. В будущем Нельсон гипотетически сможет туда приходить, даже если когда-нибудь у особняка появится арендатор, который приспособит здание под отель или, скажем, культурный центр. Насколько хорошо приспособит – вопрос открытый, это как повезет, но надежда есть: архитектурные памятники, бывает, очень здорово включают в современный контекст…

У нее же – картина, с которой впервые возникло чувство: Лиля делает что-то исключительно для себя важное. Что было бы чрезвычайно обидно не закончить – например, назавтра по неразумию умереть. Но вот загвоздка – завершит, и полотно у нее вскоре отнимут наравне с возможностью его навещать. К зиме точно иссякнут собранные краудфандингом деньги, и Нельсон снова озаботится продажей – здесь Лиля не тешила себя иллюзиями.

На телефоне вылезло уведомление. Денис. Спрашивает, что с флешкой – в «Белой ночи» ее нет. Вовремя напомнил.

– Савелий Петрович, а вы на прошлой неделе случайно не забирали из местного компьютера флешку?

Искусствовед водил отросшим костяным ногтем по строчкам брошюры. Услыхав вопрос, рассерженно хватанул с пола портфель, пошуровал и выложил на край стола пяток флешек (в том числе – у Лили отлегло – Денисову):

– Забирайте.

Некая очевидная перемена произошла в настроении начальника, пока Лиля размышляла о картине. Вероятно, сконцентрировался на работе – хочет, чтобы не дергали. Самое время уходить.

* * *

Денис был в стельку пьян. Полулежа на столе, накрыл ладонями стакан, сверху по-щенячьи умостил бедовую головушку. В глазах – дремучая, неизбывная тоска. Может, и не в стельку, но приблизительно на три порции виски больше социально приемлемого, озорного, ни к чему не обязывающего хмелька, с брезгливой жалостью заключила Лиля.

Пронырливый официант обмахнул ее опахалом всевозможных меню и коктейльных карт, черкнул в кулачок постный заказ (газированную воду с лимоном, пожалуйста) и шмыгнул за стойку. Лиля проводила его глазами. Мужчина в черном френче, бело-голубом футбольном шарфе и широкополой шляпе-федоре расположился со свойским видом завсегдатая и в предвкушении пошевеливал усами – контролировал, как рослый бармен сцеживает в рюмочку гренадин из длинношеей бутылки, филигранно укладывает по ложке слой водочки и накапывает кислой остроты флакончиком табаско. Усатый шляпник подсобрался, взял мерцающий шотик с гранатовой сердцевинкой, гакнул в сторону и молодецки опрокинул, демонстрируя питейное мастерство высокого класса. Других посетителей, кроме него, Лили и Дениса, в солодовой полутьме подвального бара не наблюдалось.

Лиля положила перед Денисом флешку. Тот приподнял башку, поймал фокус, раззявил рот и сладострастно, от всей души, икнул. В знак признательности, надо полагать. Лиля замялась. Нянчиться с москвичом она не планировала, но… Он вообще до вокзала дойдет?

– Ты помнишь, что у тебя через час поезд?

– Помню, – парень с суетливой заторможенностью запихнул флешку в боковой карман сумки.

Официант вернулся с Лилиной водой и жирным сложносочиненным бургером, сочившимся вишневым вареньем. Денис сграбастал его, откусил и с тотальным безучастием на перепачканной ягодой физиономии вылупился на стол, где мигом оказалась котлета в оболочке из соуса и лукового мочала.

– Ну ты даешь, – Лиля шмякнула противно теплую и скользкую говяжью массу обратно на тарелку. – Что ж тебя так развезло?

Денис отковыривал шкварки по краям котлеты и поедал их без булки.

– А я с папой поговорил утром. Не понравилась ему наша акция.

– Я думала, ты этого и добивался.